Василий Шульгин - Три столицы

Все с теми же предосторожностями, не пропуская ни одного человека, ни встречного, ни тех, кто обгонял, ни тех, кто прицеплялся в затылок, то включаясь в бесконечные обозы, то обгоняя их, где дорога была пошире, то подмерзая под холодной струей ветра, то оттаивая в затишье лесов, неуловимо привыкая к неслышно, но быстро прокравшейся темноте, мы вступили в полосу, где начиналась серьезная опасность.

Опять я переставил на «feu». Опять, пробираясь таинственными дорожками, среди огромных черных деревьев, с которых стаял снег и которые заволакивал туман оттепели, мы двигались медленно, но неуклонно, и только сани шуршали жутко, гораздо громче, чем этого хотелось. Чуточку заблудились и, оставив Мишку с как бы сознательно затихшей лошадью, бродили, попадая след в след, держа револьверы наготове, отыскивали нужную дорожку. Страшно? Нет. То же положение вызывает те же чувства. Напряженное внимание без остатка съедает страх, и все чувства сосредоточиваются в глазах, ищущих роковых человеческих фигур за стволами елей, да еще в этой руке, прилипшей к револьверу.

Прошли туда, сюда, наконец, Иван Иваныч нашел дорогу. Подозвали Мишку и еще ехали кусок, присевши на сани, все более погружаясь в изощренную внимательность. И вот наконец опушка.

— Стой, Мишка. Ну, Эдуард Эмильевич…

Я взял свои чемоданчики, теперь их у меня уже было два, прежний и новый, из Москвы, сплошь набитый советскими газетами, которые я читал за это время. Приготовился идти.

— Прощайте, Михаил, спасибо…

— Счастливого пути…

Мы крались на этот раз по-открытому. Иван Иваныч шел уверенно, отыскивая дорогу по одним ему ведомым приметам, никогда не сбиваясь и только все торопя меня привычным ему знаком, махая револьвером сзади наперед. Справа стоял большой лес, мы проходили какие-то ложбинки, пригорки, иногда останавливались, прислушивались. Все было тихо. Мысль о том, что, может быть, сейчас, через несколько минут, будет конец всем испытаниям, выбрасывалась из сознания… Инстинктивно чувствовалось, что это расслабит твердую суровость внимания. Опять внезапная остановка. Мгновенье затаенного дыханья. Нет, ничего. Показалось… Иван Иваныч наклонился ко мне к самому уху:

— Будем обходить хутор. Тише и скорее!

Мы перешли какой-то замерзший ручей и поднимались на холмик. Там справа чувствовалось жилье. Влево была горка с глубоким снегом. Ох, эта горка. Ноги увязали по колено, а Иван Иваныч шагал в этом снегу, точно его не замечая. Поверху была ледяная корка, которая проламывалась, предательски потрескивая. Он сказал «тише и скорее», а я шел все громче и медленнее. И все-таки сердце, не выдерживая этого подъема в глубоком снегу, стучало нестерпимо, я чувствовал, что начинаю задыхаться… Клял про себя свои чемоданы. Я говорил себе, что это безумие брать с собой что-нибудь. Иван Иваныч выхватил у меня чемоданчик с газетами, и это меня облегчило. Затем он отнял и второй. С величайшими усильями мы влезли на эту горку. Там на гребне, на меже, выступившей под снегом, где росло несколько кустиков, он бросился на снег, шепнув мне:

— Отдохните… Сейчас будет самое трудное.

Полежали. Пошли опять. Пробравшись через какое-то поле, мы попали опять в лесочек и, наконец, выскочили на большую дорогу. Тут с двух сторон стояла густая заросль молодняка. Иван Иваныч остановился на одно мгновение,

посмотрел вправо, влево и ринулся по дороге уже не шагом, а подбегивая. Револьвер его описывал в воздухе круги, без слов выговаривая одно слово: «Скорей!»

— Граница!..

Это он прошептал мне на ходу…

Но мы бежали еще некоторое время, и я понимал почему. Ведь если бы нас увидели на самой границе, могли бы преследовать некоторое время и на чужой территории. Наконец, и приблизительная «граница дерзости погранохраны» была оставлена позади… Под какими-то высокими деревьями, громоздившимися на пригорке около дороги, мы снова бросились на снег. Некоторое время только «отдыхивались». Наконец я спросил, хотя твердо знал, что это так:

— Перешли?

К Иван Иванычу вернулось его веселое расположение духа.

— Эдуард Эмильевич! Да ведь я же вам показывал границу-то!

Конечно, он мне ее показывал, но все-таки как-то не верилось. А он прибавил:

— Ну, как я рад!.. Знаете, просто гора с плеч. Задали вы нам тут беспокойств… Ну, слава Богу!

Я крепко стиснул ему обе руки…

— Ну, что же теперь, Иван Иваныч? Как будет дальше?

— Да вот так. Будем здесь отдыхать. Они сюда придут.