Форд Мэдокс Форд - Солдат всегда солдат. Хроника страсти

Или взять, например, меня. Ну хорошо: бедняга Эдвард, на словах такой надежный, — кстати, благоразумные речи и вольное поведение первый признак распущенности, — оказался пройдохой, а что же я? Да я готов поклясться, что за всю жизнь ни разу не только не дал повода усомниться в честности моих слов, но и все мои помыслы, и все мое поведение были абсолютно чисты. Что с того? Это лишь доказывает, что наша жизнь сплошная глупая шутка. Либо я евнух, либо каждый порядочный мужчина — я хочу сказать, каждый, кто достоин права на существование, — это бешеный жеребец, только и поджидающий случая приударить за соседской кобылкой.

Не знаю. И некому просветить нас и направить на путь истинный. Кажется, такое простое дело — проще не бывает: отношения полов, а столько всего неясного. Чем же руководствоваться в более высоких материях — личных отношениях, профессиональных связях, разнообразных видах человеческой деятельности? Неужели мы всегда действуем только под влиянием минутного желания? Полный мрак.

Не знаю, с чего лучше начать. Рассказывать обо всем по порядку, да только рассказ ли это? Может, лучше описать, как все это видится мне на расстоянии, спустя годы, и еще со слов Леоноры или самого Эдварда?

Да я, пожалуй, представлю на неделю-другую, что сижу у камина в загородном доме. Напротив меня — милая, близкая мне душа. Я рассказываю в полголоса, вдали плещется море, и где-то высоко в горах ночной могучий ветер разгоняет облака, чтоб звезды ярче сияли. Время от времени мы прерываем беседу, подходим к открытой двери, смотрим на огромную тяжелую луну и в унисон восклицаем: «Надо же, почти такая же яркая, как в Провансе!» Потом, вздохнув, снова усаживаемся у камина — увы, до Прованса отсюда далеко, и это печально: ведь в Провансе самые грустные истории звучат весело. Взять прискорбнейшую легенду о Пэре Ведале. [13]Помню, два года назад мы с Флоренс ехали на машине из Биаррица в La Tour, что на вершине Montagne Noir. Там посреди изрезанной оврагами долины вздымается огромная гора — Черная гора, Montagne Noir, и на самом верху располагаются четыре замка — их называют «Башней», по-французски La Tour. И еще, по этой долине, которая служит своеобразным мостом между Францией и Провансом, дует мистраль, причем такой неодолимой силы, что кажется, серебристо-серые кроны оливковых деревьев вовсе не листья, а женские волосы, разметавшиеся от ветра, а кустики розмарина, укрывшиеся в щелях скальной породы с подветренной стороны, чтоб, не дай бог, не лишиться корней и уцелеть, видятся издали клочками разноцветной ткани.

В Ла-Тур мы, конечно, поехали потому, что так захотелось Флоренс. Представляете, эта яркая личность помимо своих стэмфордских и коннектикутских корней и всего прочего была еще и выпускницей Вассара. [14]Не знаю, как ей это удалось — маленькой певунье. Уж и говорлива она была! Помню, устремит глаза вдаль — не подумайте, ничего романтического в ее взгляде не было и в помине, то есть я хочу сказать, она вовсе не производила впечатление человека с поэтической фантазией или того, кто видит тебя насквозь, потому что она вообще на тебя не смотрела! Так вот, вперит свой взор вдаль, поднимет вверх одну ручку, словно заранее отметает любое возражение — и если уж на то пошло, и замечание тоже, и разливается соловьем. Все-все расскажет, милочка! И про Уильяма Молчуна, [15]и про Густава Златоуста, [16]и про платья парижанок, и про то, что бедняки носили в 1337 году, и про Фантен-Латура, [17]и про фирменный поезд Париж — Лион — Средиземноморье с купе «люкс», и про то, зачем надо сойти в Тарасконе и пройти по подвесному, открытому всем ветрам мосту через Рону, если хочешь еще раз увидеть Бокэр. [18]

Как вы понимаете, нам увидеть Бокэр вблизи еще раз не довелось. Да, неописуемый Бокэр с высокой белой треугольной башней, похожей на тончайшую иглу, и высотой почти с Флэтайрон, [19]что между Пятой авеню и Бродвеем. Как сейчас помню — серые стены замка далеко вверху, на площадке четыреста на двести квадратных метров, сплошь в голубых ирисах под высокими гордыми пиниями. Да, что может быть красивее итальянской пинии!..

Вообще-то мы никуда никогда не возвращались. Ни в Гейдельберг, ни в Гамельн, [20]ни в Верону, ни в Мон-Мажор, ни даже в Каркассонн. [21]Мы, конечно, говорили о том, что хорошо бы вернуться, но, сдается мне, Флоренс вполне хватало одного раза. Она сразу схватывала все детали — с ее наметанным глазом это было не трудно.

К сожалению, я этим похвастаться не могу, и поэтому мир для меня полон уголков, куда мне хочется вернуться. Еще раз увидеть города под белым ослепительным солнцем. Еще раз полюбоваться пиниями на фоне голубого неба. Еще раз всмотреться в резьбу и рисунки по краям фронтонов — оленей и алые цветы. Еще разочек попытаться различить на самом верху уступчатого конька храма малюсенькую фигурку святого. Еще раз пройтись вдоль серовато-розовых палаццо в прибрежных средиземноморских городах между Ливорно и Неаполем. Все это промелькнуло перед нами с быстротой звука, нигде мы ни разу не задержались, так что мир представляется мне разноцветными стеклышками калейдоскопа. Будь все иначе, мне, возможно, сейчас было бы за что зацепиться.