Эльза Моранте - La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

В общем, несмотря на обычный неласковый прием, Ида вышла от докторши с надеждой в сердце. Еще спускаясь в лифте, она не удержалась и поведала сыну об ожидавшем его летом сюрпризе, но Узеппе, всегда мечтавший о поездке на море как о чем-то несбыточном, посмотрел на мать своими огромными глазами и ничего не ответил, как будто не понял, о чем идет речь. Однако Ида почувствовала, как его ручка дрогнула у нее в ладони, и это немного успокоило ее.

Докторша, подойдя к окну кабинета, увидела, как мать и сын выходят на улицу. При виде этой маленькой дрожащей женщины, которая выглядела лет на двадцать старше своего возраста, и ребенка, который в шесть лет казался четырехлетним малышом, она вдруг подумала: «Этим двоим жить осталось недолго…» На самом деле в отношении одного из них она ошибалась.

В субботу Ида позвонила докторше по телефону и робким старческим голосом, заранее извиняющимся за беспокойство, сообщила, что со вчерашнего дня даже уменьшенная доза лекарства вместо того, чтобы успокоить Узеппе, оказывает на него обратное действие: малыш становится нервным, по ночам плохо спит, просыпается от малейшего шороха. Иде показалось, что докторша отвечала нерешительно, смущенно. Она посоветовала еще больше уменьшить дозу лекарства и сообщить ей о результатах не позднее понедельника. Потом она вдруг предложила Иде пойти еще раз на консультацию к профессору в ее сопровождении, не откладывая, как только профессор сможет их принять… Ида приняла предложение с благодарностью: ей почему-то показалось, что присутствие докторши разрушит холодную официальность профессора, в которую он был одет, как в панцирь, и которая так ее пугала. Но в то же время Ида видела докторшу на другом конце провода: ее белый полурасстегнутый халат, ее гладко зачесанные назад и собранные в узел волосы, ее живые, обведенные темными кругами глаза, которые таили в себе приговор ее малышу… Ида не осмелилась ни о чем расспрашивать докторшу, но ей показалось, что та из жалости о чем-то умалчивает. Странное дело, она напоминала Иде ее мать Нору и одновременно кошку Росселлу, ей хотелось прижаться к этому чужому человеку, как к родной, и попросить: «Помоги! Я так одинока!..», но Ида пробормотала только: «Спасибо… спасибо…» «Не стоит! Значит, договорились», — сухо проговорила докторша. Она и себе не смогла бы объяснить, что прочла во взгляде Узеппе во время последнего визита. Это было какое-то экзотическое слово, обозначающее, однако, нечто вполне реальное и неотвратимое: своим взглядом малыш, сам того не понимая, говорил всем: «Прощайте».

Возможно, кому-то покажется бесполезным занятием описывать последние два дня жизни Узеппе (тем более, что конец уже известен), но не мне. Жизнь каждого из нас заканчивается одинаково, и два дня страданий такого малыша, как Узеппе, стоят годов. Позвольте же мне побыть еще немного рядом с моим маленьким героем, прежде чем вернуться в мир взрослых…

Учебный год заканчивался, но и после прекращения уроков у учителей оставались в школе различные дела и обязанности. Ида, по-прежнему опасаясь потерять место, каждое утро отправлялась в школу, сделав до этого необходимые покупки. К тому же она возвращалась с работы пораньше (Узеппе только еще просыпался), а если задерживалась, то звонила от секретарши по телефону, чтобы услышать его голосок: «Алло, кто говорит?»

Она радовалась, что плохая погода и недомогание Узеппе освобождали ее от неприятной необходимости запирать дверь на ключ. Было ясно, что при его нынешнем самочувствии малышу нельзя было, как раньше, выходить на улицу, но Ида не осмеливалась открыто сказать ему об этом: такой запрет прозвучал бы для него как приговор. Между ними установилась некая молчаливая договоренность, к тому же Узеппе, казалось, боялся теперь выходить из дома (по дороге к докторше он дрожал, Иде пришлось вести его, прижав к себе).

Красавица раза три в день спускалась на улицу, чтобы справить свою собачью нужду. Узеппе ожидал ее возвращения, тревожно выглядывая в кухонное окно. Собака старалась не задерживаться, не поддаваясь на разные искушения, которые подстерегали ее на улице. Как только Узеппе видел, как она входит во двор, он тут же бросался к двери, побледнев от волнения, как будто Красавица возвращалась из дальнего путешествия.

С пятницы, когда Ида уменьшила дозу лекарства, малыш стал живее, кожа его приобрела здоровый оттенок, окутывавший его туман рассеялся. От него исходил теперь какой-то трепетный свет, ореолом окружавший его тельце, отчего черты лица казались несколько расплывчатыми, а голос напоминал звук маленького серебряного колокольчика. Он то и дело улыбался, глаза его были полны удивления, как у выздоравливающего после долгой-долгой болезни. Ему хотелось ласки, он прижимался к матери, как котенок, или вел себя, как влюбленный: брал руку Иды, проводил ею себе по лицу, целовал платье, спрашивая: «Ты меня любишь, ма?» Ида снова заговорила с Узеппе об отдыхе в деревне: одна ее коллега посоветовала ей поехать в Вико, недалеко от Рима: там свежий воздух и красивый лес, а поблизости — озеро и ферма по разведению лошадей. Там можно было недорого снять комнату. «А Красавица тоже поедет с нами?» — встревоженно спросил Узеппе. «Конечно, — поспешила успокоить его Ида, — мы поедем втроем, на междугороднем автобусе». Малыш просиял. Немного позднее, путаясь во времени, как с ним это бывало в последнее время, он заговорил о Вико так, как будто они уже побывали там: «Когда мы были в Вико, Красавица играла с овцами, гонялась за лошадьми и бегала по берегу моря!» (Он не мог понять, что моря там не было: отдых без моря казался ему невозможным.) «Волков там не было!» — добавил он с довольным видом и засмеялся. В его рассказах о Вико в прошедшем времени было что-то провидческое: он, казалось, предчувствовал, что ему там не бывать, как в некоем сказочном царстве за семью морями.