Готфрид Келлер - Мартин Заландер

По окончании школы сыновья не пожелали сдвинуться с места, чтобы немного посмотреть мир и поучиться, виноват отчасти был и отец, который не заставил их это сделать, позволил болтаться дома, где перед глазами у них был лишь пример душевной черствости да беспардонных манер матери и приятелей такого же пошиба. Вместо того чтобы вести дело должным порядком, они его запустили и угодили в операции с дутыми векселями, причем и прибыли никакой не извлекли. Мало того, исподволь втягивали в свои махинации отца, которому приходилось давать поручительства и даже ставить на бумагах свою подпись; да и госпожа начальница и советница не стеснялась подсовывать ему на подпись долговые обязательства. Векселя, на которых стояла и его подпись тоже, долгое время всегда удавалось разместить, но после продолжительных хождений они возвращались именно к нему, и он с хмурою миной и большим трудом поневоле их выкупал.

Все это происходило при вечной ругани и сварах, поскольку мать и сыновья держались с ним все более грубо и беспардонно, будто он прескверный отец семейства. Чтобы скрыть эту беду и предотвратить шум, грозивший разразиться в любую минуту, он ради своего статуса волей-неволей всегда уступал. Перенес свой кабинет со спаленкой в небольшой флигель, чтобы найти хоть немного покоя. Но жена и тут не унялась. Являлась в кабинет, когда он принимал посетителей или проводил допросы, и если не могла вставить слово, то уходила, громко хлопая дверьми. Даже писаря, полицейских и служебного курьера окружного начальника она примитивным лицемерием и ложью пыталась втайне восстановить против своего мужа, который при всей своей слабости вплоть до краха оставался опорою семьи.

И никто не слыхал от него жалоб. Ах, он прекрасно знал, почему молчит; разве же кто поверит, что человек, которого в собственном доме ни в грош не ставят, способен радеть о благе округа и властвовать другими людьми?

Но всему человеческому приходит конец, вот и здесь дело шло к прекращению многих несправедливостей и страданий. Поскольку рабочим на фабрике платить перестали, они нашли себе других хозяев. Тем не менее сыновья закупили значительное количество пряжи, но тотчас же ее перепродали, а когда настала пора платить, не имели ни пряжи, ни ткани, ни денег и рисковали попасть под подозрение в мошенническом банкротстве. Сим замечательным известием они и огорошили отца, с утра пораньше явившись к нему с подлежащими оплате векселями, притом говорили, конечно, с упреком: дескать, это он спихнул на них этакую паршивую фабричонку. Когда же он, стоя перед ними в полной беспомощности, спросил, где ему, Господи помилуй, взять деньги, ведь все заложено и в долгах как в шелках, они нахально указали на собранные им налоги, каковые-де без дела лежат в несгораемом сундуке и без всякой опасности могут быть использованы для уплаты.

Отец побледнел.

«Я имею точные предписания, сколько денег дозволено оставлять в конторе и когда должно сдавать их в казну, не говоря уже о том, что иным образом я никогда туда руку не запускаю!»

«В таком случае завтра будет объявлено о неплатежеспособности, — отвечали они. — А фирма, кстати, называется "Кляйнпетер и сыновья"!»

Они огляделись в кабинете: куда это подевался старый денежный сундук? Недавно отец перетащил его в другой угол и привинтил к полу, под которым там проходила крепкая балка. Сундук как раз стоял открытый, железная крышка была откинута, в одном отделении лежали свертки с пересчитанными монетами и пакет банкнот, а сверху — записка с указанием сумм. Старший сын незамедлительно подошел к сундуку и взял записку, воскликнув:

«Да тут куда больше, чем сейчас надобно. Четвертой части этих денег хватит, а после что-нибудь придумается!»

Одновременно он уже и руку протянул к сундуку. Но советник ринулся к нему и перехватил его руку; второй сын подбежал брату на подмогу, и теперь до смерти перепуганный пожилой человек боролся с обоими сыновьями, а те, не стесняясь, награждали его крепкими тычками.

В конце концов ему удалось захлопнуть тяжелую крышку, после чего вороватые сыновья слегка отпрянули, не собираясь, однако, отказываться от своего намерения. Отец же воспользовался секундным промедлением и выдернул один ключ из замка.

«Если вы сей же час не уйдете и заявитесь сюда сегодня еще раз, — сказал отец дрожащим, но приглушенным голосом, — мой жандарм возьмет вас под стражу и в железах доставит в Мюнстербург! Он будет здесь с минуты на минуту!»