Александр Богданов - Перед рассветом

Тартыга не уступает и вырывает гармонику из его рук.

— Не замай!.. За эту музыку тоже не щепки, а денежки плачены!.. Ты что здесь за экспроприатор такой выискался?..

Тартыга обозлен и чеканит каждое слово. На него все смотрят, и он чувствует себя героем. И еще более он доволен тем, что нашел то нужное и интересное новое слово, от которого насторожившиеся лица мужиков стали вдруг острыми и любопытно вытянувшимися.

Земский, опираясь дородной тушей на железные крылья кузова, тяжело вылазит из коляски. На холеных и чисто пробритых круглых подушечках его щек кровь проступает пятнами.

Недавно им был разослан по волостям циркуляр о борьбе с хулиганством на основании столыпинского указания из центра. Он манит к себе Тартыгу пухлым пальцем в перчатке:

— Подь-ка, любезный, сюда.

Урядник суетливо прыгает около Тартыги то с одной, то с другой стороны и теребит его:

— Слышь, подь!.. Их высок-родие требуют…

Тартыга неторопливо сует гармонику под мышку и идет медлительно и вперевалку, намеренно отсчитывая ленивые шаги. Земский, откинув назад голову, разглядывает его, немного по-барски, брезгливо, немного с начальственной спесью, и вдруг распаляется:

— Ты кто?..

— Я-то?.. — с наглой смелостью задорно переспрашивает Тартыга.

Хаос мыслей и слов поднимается в его голове, и из них хочется выбрать что-нибудь звонкое и острое…

Оба стоят и смотрят один на другого в упор. Тартыга — маленький и тщедушный… Перед ним земский — из дома дворян Кожиных, отличающихся ростом и любовью к псовой охоте — кажется гигантом… Но это не смущает Тартыгу… Он усмехается раздельно, четко, так что каждое слово крикливо звенит в насторожившейся тишине, отвечает:

— Я — либер… Значит — как я свободная личность…

Земский резким движением плеч сбрасывает с себя крылатку. Урядник на лету ловко подхватывает ее на руки и, по-солдатски глотая слова, рапортует:

— Чей-нибудь пристанний, ваше высокродие… Я всех здешних по личности знаю…

Земский в форменном мундире еще внушительней и строже. Он не слушает того, что говорит урядник, а только издает неясный, мычащий звук и неожиданно размахивается:

— Ты либе-рр! Во-от же тебе… Получай!..

Пухлый кулак в перчатке заносится над Тартыгой.

Тартыга ловко и быстро описывает круг и приседает к земле. Кулак земского просекает пустой воздух… От нерассчитанного удара земский свертывается на щегольских высоких каблуках и перегибается набок… Он уже почти падает, но подбежавший урядник успевает вовремя поддержать его за талию.

Тартыга увиливает в сторону. На безопасном расстоянии от земского он переводит дух и кричит:

— Сорвался номерочек, ваше с-скородие!.. Теперь нет на то никаких правов, чтобы гражданина по лицу бить…

Земский оправляется. Ему неловко и перед мужиками и перед волостными властями, выстроившимися в две шеренги на крыльце правления, и особенно перед урядником, прикосновение горячих и потных рук которого чувствуется сквозь тонкую материю мундира и вызывает барскую брезгливость и досадный стыд от унижения.

Урядник виновато и почтительно отступает от земского, прикладывает руку к козырьку, отдает честь и ждет приказаний.

Земский гневно напруживает из мундира грудь. Нижняя челюсть его трясется, слова, которые он торопится сказать, дзыкают в воздухе неразборчиво и нелепо:

— З-з-з… Вз-зз-ять его!.. — приказывает он.

Урядник опрометью бросается к Тартыге. На бегу он соображает, что в руках у него крылатка, возвращается, кладет крылатку на кожаную подушку коляски и бежит снова, надувая серым парусом шинель.

Тартыга встречает его победоносно и спокойно:

— Ты докажи прежде, за какую вину меня взять?..

Урядник стремительно, вперехват, за кисти рук берет его.

— Нам доказывать нечего!..

Гармоника выпадает на землю… Тартыга сжимает кулаки, надавливает ими с силой в ребра урядника и борется.

— Нет, ты без доказательств не посмеешь взять… Коли если что так, ведь я и в газету могу ход найти…

Голос его становится все громче, заполняет площадь, на которой с жадными вытянутыми шеями мужики следят, как сплелись два тела.

— Не-т… Если уж так, — кричит Тартыга, натуживаясь, чтоб освободиться, — я и в Государственную думу до демократов дойду…

Земский чувствует, как нелепость его положения увеличивается… Он подает уряднику знак и идет в правление. Кучер тихо трогает лошадей. Урядник бросает борьбу с Тартыгой и спешит за земским. На ходу он приказывает мужикам, кивая головой на Тартыгу: