Валерия Перуанская - Бабушка

– Не такой уж дорогой. Восемьдесят четыре рубля, – сообщил Шура. Пожилое его лицо сияло по-мальчишески.

– Восемьдесят четыре! Куда ж еще дороже?

– Мне, во всяком случае, по средствам! Деньги есть!

– Откуда они у тебя взялись? – усомнилась бабушка. – То за квартиру заплатить не допросишься...

– Отчета давать не обязан, – все так же весомо объявил Шура.

– А я разве спрашиваю? – обиделась бабушка. Помолчала и поинтересовалась: – За ботинки сколько отдал?

– Двадцать пять. – Он прохаживался по комнате, поворачиваясь перед бабушкой и поскрипывая новыми туфлями.

– Хорошие, – одобрила бабушка. – Сереженьке бы такие. А то у него старые совсем износились. Я их уж три раза отдавала в мастерскую чинить. Чай, третий год носит.

Шура на это не откликнулся. Он был занят тем, что пытался завязать узел на галстуке.

– Кто его знает, как это делается! – проворчал он.

– Сережу попросишь, – посоветовала бабушка.

– И в самый раз, верно? – Шура опять распрямился, показал себя.

– Верно, – ответила бабушка, уже из кухни.

Ничего худого, конечно, не было в том, что зять решил приодеться, но на бабушку это почему-то подействовало неприятно. То ли оттого, что обновы его так веселят, так радуют, будто и забыл, что жена умерла?.. Но бабушка подавила возникшее в себе неудовольствие, позвала:

– Есть иди, налила уже.

Шура вышел к столу в старых бриджах и нижней рубашке, быстро проглотил все, что бабушка ему дала – щи, котлеты, компот из сухофруктов, – а после обеда опять выря-дился и даже галстук хоть вкривь и вкось, а завязал. Большого зеркала в квартире нет, он то в маленьком оглядится то бабушке велит себя обсмотреть, все ли в порядке, все ли на месте. Потом надел пальто, нахлобучил военную шапку-ушанку («Не очень-то шляпа у тебя теперь подходящая», – съехидничала бабушка, но он только небрежно махнул рукой) и ушел.

– Скажи-ка, – думала вслух, не замечая этого, бабушка, воротясь на кухню и наливая в миску горячей воды, чтобы помыть за Шурой посуду. – Старый человек, а чему радуется? Совсем как малый ребенок или молодая девчонка, для которой ничего важней нет, чем новая кофточка или туфельки. Девчонка – понятно, а Шура с ума, что ли, спятил?.. Все Тоська, – догадалась бабушка. – У них там компания собирается, женщины тоже, и не все с мужьями. Уж не надумал ли жениться? – пришла в голову нелепая мысль. – Жених, скоро семь десятков стукнет. Всего-то три месяца с Наденькиной смерти прошло, – привела она новый довод, первый не показался ей достаточным. – Совесть-то у него есть, не совсем же он без совести, чтоб об таком думать, когда могила осесть не успела. – Рассудив так, бабушка успокоилась, перетерла посуду, убрала ее в шкафчик, включила радиотрансляцию – репродуктор Шура приладил для нее в кухне, чтобы она, занимаясь стряпней, не скучала, и села на табуретку отдохнуть.

Бабушка любила слушать радио. Музыку любила. Не всякую, а классическую или красивые современные песни. Вроде «Черемшины» или «Я люблю тебя, жизнь». Разные балалайки и частушки не признавала. «В деревне у нас пьяные парни да крикливые девки не хуже умели, – убежденно объясняла она свою нелюбовь. – Зачем же такое по радио передавать?» Нравились ей постановки – их она слушала внимательно, запоминала хорошо, постоянно норовила пересказать содержание Сереже, не замечая, что он слушает нетерпеливо и вполуха. Последние известия бабушка тоже не пропускала. Во многом она не разбиралась, но многое ее живо интересовало: про космонавтов, про разные стихийные бедствия – вообразить же невозможно, сколько людям от них горя, – внимательно выслушивала она и сводку погоды, было любопытно узнать не только, что лично у нее за окном, но какова погода в Ленинграде, где Коля, и что делается на Урале, где живет сестра Вера, или в Крыму, где у Шуры брат, а также в столице Родины – Москве.

Про погоду она тут же докладывала Шуре, если тот почему-либо не слушал. На память бабушка и теперь не жаловалась, помнила и дальнее и близкое.

...По радио передавали про атомную угрозу, и бабушка запечалилась людским недомыслием – войны придумали, будто на земле мало других несчастий, чтобы еще друг друга убивать. Потом заиграла музыка, бабушка наскоро напилась чаю с булкой и пошла в ванную постирать, а тут как раз пришел Сережа. Пораньше, чем обычно.

Бабушка захлопотала поскорей его накормить. Отощал парень с тех пор, как умерла мать. Не оттого, что заботы о нем меньше – и раньше, кроме бабушки, кто о нем заботился? – а от переживаний. И учиться много приходится, легко ли? Сережа молча прошел на кухню, сел к столу, принялся за еду. Глаза – в тарелку. О чем думает?.. Когда маленький был, всегда бабушка его понимала, а теперь ничего не знает, какие такие у него заботы. А он не спешит ими делиться, бабушка и спрашивать перестала. Он-то думает, что она из пустого любопытства. Ему невдомек, что своей жизни у нее давно нет, а живет она тем, что они – Сережа, Шура да недавно Наденька – подкинут ей от своей. А они не щедро отдают, велика ли забота до бабушкиных интересов?