Михаил Булгаков: Тайному другу

Отравленный завистью, скрипнув зубами, швыряете вы журнал на стол, закуриваете, нестерпимый смрад подымается от годами не чищенной пепельницы. Пахнет в редакции сапогами и почему-то карболкой. На вешалке висят мокрые пальто сотрудников. Осень, но один из сотрудников пришел в капитанской кепке с белым верхом, и она мокнет и гниет на гвозде. За стеклами идет дождь. Он шел вчера, идет сегодня и будет идти завтра...

Не солгу Вам, мой друг, мой роман не только не вышел в количестве шестисот тысяч, но он не вышел и вовсе. Что касается же тех двух третей романа, что были напечатаны в журнале Рудольфа, то они не были переведены на датский язык, и в Америку с собачкой на яхте я не ездил. Даже более того, он настолько не произвел никакого впечатления, что иногда мне начинало казаться, будто он вовсе не выходил. В течение месяцев двух я не встретил ни одной живой души, которая бы читала мой роман [26]. Сам я зато перечитал напечатанное раз пятнадцать и пришел к выводу, что Рудольф ночью уволок у меня из комнаты черновики. Если бы над этими черновиками я просидел еще несколько месяцев, действительно можно было бы сделать приличный роман.

Итак, прошло два месяца. К концу второго месяца я наконец убедился, что люди, прочитавшие мое произведение искусства, на свете имеются.

В редакции встретил я развязного и выпившего поэта Вову Боргузина. Вова сказал:

— Читал, Мишенька, я ваш роман в журнале «Страна». Плохонький роман, Мишун, вы... {1}

Впервые — Неделя. 1974. №43 (отрывок); Памир. 1987. №4 (полностью, с ошибками); Новый мир. 1987. №8 (полностью, с ошибками).

Черновая рукопись неоконченной повести датирована автором на первом листе: «Сентябрь 1929 г.».

Печатается по автографу, хранящемуся в НИОР РГБ (ф. 562, к. 5, ед. хр. 2).

Об истории этого сочинения в воспоминаниях Елены Сергеевны Булгаковой сказано: «В сентябре 1929 года, когда я отдыхала на Кавказе, Михаил Афанасьевич написал мне, что он „готовит к приезду подарок, достойный..." (У него была манера обрывать фразу на самом интересном месте.)

Вернувшись в Москву, я получила от него этот таинственный подарок. Он протянул мне тоненькую тетрадку, написанную его характерным почерком и открытую на первой странице.

Выглядела она так: „Тайному другу..."»

Более подробно об этом же она рассказала в письме к своему брату А. С. Нюренбергу 13 февраля 1961 г.: «Потом пришла весна, за ней лето, я поехала в Ессентуки на месяц. Получала письма от Миши, в одном была засохшая роза и вместо фотографии — только глаза его, вырезанные из карточки. И писал, что приготовил для меня достойный подарок, чтобы я ехала скорей домой. А подарок был — что он посвящает мне роман, показал черновик, тетрадь (она хранится у меня), на первой странице написано: „Тайному другу". Это — черновик его романа „Записки покойника" — из театральной жизни. А на экземпляре книги „Дьяволиада" он написал в 33-м году: „Тайному другу, ставшему явным, жене моей Елене. Ты совершишь со мной мой последний полет. Твой М. 21 мая". (День моих имянин)».

Елена Сергеевна была долгое время едва ли не самым близким другом писателя, с кем он мог доверительно общаться. Другом близким, но тайным. О знакомстве с Булгаковым она не любила рассказывать (как, кстати, и сам писатель), но в упомянутом уже письме к брату своему все-таки затронула эту тему. Вот ее свидетельство: «На днях будет еще один, 32-летний, юбилей — день моего знакомства с Мишей. Это было на масляной, у одних общих знакомых. По Киеву они были знакомы с Мишей, но он их не любил и хотел закончить бывать у них. С другой стороны, и Евгений Александрович (Е. А. Шиловский, муж Елены Сергеевны. — В. Л.), живя в какое-то время в Киеве, познакомился с ними... А мне почему-то не хотелось с ними знакомиться. Но тогда они позвонили и, уговаривая меня прийти, сказали, что у них будет знаменитый Булгаков, — я мгновенно решила пойти. Уж очень мне нравился он как писатель. А его они тоже как-то соблазнили, сказав, что придут интересные люди, словом, он пошел. Сидели мы рядом (Евгений Александрович был в командировке, и я была одна), у меня развязались какие-то завязочки на рукаве... я сказала, чтобы он мне завязал. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь... Тут же мы условились идти на следующий день на лыжах. И пошло. После лыж — генеральная „Блокады", после этого — актерский клуб, где он играл с Маяковским на бильярде, и я ненавидела Маяковского и настолько явно хотела, чтобы он проиграл Мише, что Маяковский уверял, что у него кий в руках не держится... Словом, мы встречались каждый день... Потом... ведет в какой-то дом... Открывает какой-то старик, высоченного роста, красивый... Я сидела на ковре около камина, старик чего-то ошалел: „Можно поцеловать вас?" — „Можно, говорю, целуйте в щеку". А он: „Ведьма! Ведьма! Приколдовала!" „Тут и я понял, — говорил потом всегда Миша, вспоминая с удовольствием этот вечер, вернее, ночь, — что ты ведьма! Присушила меня!"»