Кнут Гамсун - Сын солнца (пер. Кившенко)

Этотъ человѣкъ, который лѣтомъ могъ быть такимъ веселымъ, бодрымъ, жизнерадостнымъ, въ холодные темные зимніе дни поддавался унынію и безнадежной тоскѣ; и они овладѣвали имъ и порабощали его. Переходы отъ одного настроенія къ другому, отъ одного душевнаго состоянія къ противоположному были у него такъ внезапны, такъ сильны, какъ порывы бури. Онъ часто падалъ на колѣни передъ своимъ младшимъ ребенкомъ и, обливаясь горючими слезами, молилъ за него Бога. Его страстнымъ желаніемъ было, чтобы этотъ мальчикъ никогда не сдѣлался какимъ-нибудь общественнымъ дѣятелемъ, извѣстнымъ лицомъ, какъ онъ самъ. У всѣхъ извѣстныхъ людей источники души всегда изсякаютъ, засоряются. Этихъ людей портитъ то, что о нихъ всегда открыто и довсюду говорятъ, на улицахъ на нихъ всѣ обращаютъ вниманіе, и они слышатъ замѣчанія, которыя высказываютъ о нихъ прохожіе. До чего, вслѣдствіе этой вѣчной выставки, этой жизни напоказъ, становятся неестественными, фальшивыми ихъ взгляды, ихъ походка, ихъ манера держать себя! Мальчикъ долженъ обрабатывать и засѣвать свой собственный клочокъ земли и собирать жатву со своего поля. Онъ также долженъ быть избавленъ отъ необходимости жить на чужой сторонѣ. До чего на чужой сторонѣ мучительно трудны поиски подходящей почвы, гдѣ бы можно было пустить корни, устроить домашній очагъ! На чужой сторонѣ не всѣ произносимыя слова усваиваются, не всѣ взгляды, не всѣ улыбки понимаются. Небо тамъ другое, звѣзды стоятъ въ иномъ направленіи, и нелегко ихъ отыскать и узнать. Часто, любуясь цвѣткомъ на чужой сторонѣ, замѣчаешь въ немъ другіе тона, другіе оттѣнки; часто и птицы не тѣ, а на шестахъ развѣваются иные, чужіе флаги!

Онъ самъ инстинктивно чувствовалъ себя оторваннымъ отъ родной почвы, какъ бы вырваннымъ изъ своей природной среды. Онъ, быть можетъ, когда-то, въ недалекомъ еще прошломъ, принадлежалъ иной, далекой, чужой странѣ — и вотъ почему сынъ его долженъ былъ въ теченіи всей своей земной жизни жить, а затѣмъ и умереть на томъ клочкѣ земли, который будетъ обрабатывать.

— 30° по Цельсію.

Онъ съ ужасомъ замѣчаетъ, что становится холоднѣе, что на поляхъ жизнь замираетъ. Его окно выходитъ на лѣсъ и на широкую проѣзжую дорогу, по которой люди идутъ и возвращаются изъ города. Ни одинъ листъ въ лѣсу не дрогнетъ больше, иглы сосенъ и елей вытянулись прямо, точно шила, и всѣ деревья покрылись инеемъ. Маленькая несчастная синичка еще сохранила достаточно силъ, чтобы двигать крыльями. Тамъ, гдѣ она пролетѣла, виднѣется легкая полоска пара. Природа не дышитъ больше. Она безмолвна и холодна, и малѣйшее дуновеніе вѣтра не колышитъ воздуха — все окоченѣло, все бѣло, точно сало.

Но вотъ внезапно на дорогѣ раздается звонъ колокольчика, проѣзжаютъ сани, въ саняхъ сидять дама и господинъ. Надъ лошадью и людьми стелется все время бѣлое облако, которое постоянно возобновляется. Эта дама и этотъ господинъ навѣрное никогда не видали, какъ зрѣетъ виноградъ, быть можетъ, никогда въ жизни не пробовали его. На лицахъ ихъ не выражается недовольства погодой; они ѣдутъ по своимъ маленькимъ дѣлишкамъ въ городъ и изрѣдка покрикиваютъ на лошадь, когда имъ кажется, что она слишкомъ медленно движется въ этомъ странномъ и застывшемъ салѣ. Житель жаркой страны, страны южнаго солнца, хохоталъ бы до слезъ надъ этими санями и надъ сидящими въ нихъ людьми. Но ихъ глаза спокойно и безъ малѣйшаго удивленія глядятъ на эту ужасную холодную загадку, окружающую ихъ со всѣхъ сторонъ; они даже не думаютъ о ней, потому что они сами — дѣти снѣга и выросли среди снѣговъ.

Онъ видитъ, какъ его маленькая дочь играетъ подъ его окномъ. Она съ головы до ногъ укутана въ теплую шерстяную одежду, только подъ длинными чулками изъ козьяго пуха подшиты кожаныя подошвы. Снѣгъ жалобно скрипитъ подъ ея ножками, когда она идетъ, таща за собой салазки. И видъ всего этого заставляетъ его плечи вздрагивать, онъ закрываетъ глаза, какъ бы изнемогая, — та странная, никому непонятная пытка, которую онъ одинъ испытываетъ, покрываетъ его лобъ. холоднымъ потомъ.

Дѣвочка зоветъ его. Она поднимаетъ кверху свое раскраснѣвшееся отъ холода личико и жалуется ему, что веревка, привязанная къ салазкамъ, оборвалась. Онъ сейчасъ же спускается внизъ, связываетъ веревку и стоитъ на морозѣ безъ шляпы и безъ теплаго платья.

— Развѣ тебѣ не холодно? — спрашиваетъ дѣвочка.

Нѣтъ, онъ никогда не мерзнетъ, руки его совсѣмъ теплыя, только ледяной воздухъ вызываетъ при дыханіи какую-то колющую боль въ горлѣ. Но онъ никогда не мерзнетъ.