Мадлен Жанлис - Меланхолия и воображение

Между тѣмъ, какъ Цельсонъ терзался сильнѣйшею страстію, Эльмина мыслила объ немъ съ новою для нее прелестію. Бѣдственная ошибка способствовала въ ней рожденію любви. Она нетерпѣливо хотѣла узнать, кто сей молодой человѣкъ, котораго имя было ей неизвѣстно, но сердце такъ знакомо! Въ тотъ же день Госпожа Сульмеръ, другъ ея начала говорить съ великою похвалою о молодомъ Англичанинѣ, пріѣхавшемъ къ водамъ для поправленія своего здоровья, разстроеннаго горестію о кончинѣ милой супруги. «Онъ носитъ еще трауръ?» спросила Эльмина съ любопытствомъ. Я всякой день вижу его въ черномъ кафтанѣ, отвѣчала Гж. Сульмеръ. — «Хорошъ ли онъ лицомъ?» — Какъ Ангелъ. Ты сама знаешь его. — «По чему же?» — Онъ сказывалъ, что видѣлъ тебя нынѣшній день по утру на кладбищѣ. — «Правда (отвѣчала Эльмина закраснѣвшись, будучи увѣрена, что сей иностранецъ есть Нельсонъ): какъ его фамилія?» — Фриморъ….. Тутъ Эльмина, соединивъ для себя это имя съ Нельсоновымъ лицомъ, воспоминаніемъ утренней сцены, тайно обрадовалась, что такъ скоро могла удовлетворить своему любопытству. Сей иностранецъ, чувствительный и нещастный, занималъ ее во весь день, и мысль, что онъ любилъ страстно, еще болѣе плѣнила ее воображеніе. Мущины въ любви хотятъ новаго сердца: напротивъ того женщины скорѣе привязываются къ тѣмъ, которые уже доказали срою нѣжность; онѣ радуются опытомъ великой чувствительности и находятъ въ немъ для себя щастливую увѣренность, которая не нужна мущинамъ, и которой они не ищутъ. —

Г. Фриморъ, гуляя поутру, дѣйствительно видѣлъ Эльмину на кладбищѣ за нѣсколько минутъ до Нельсонова прихода; но она не видала его.

На другой день отдали Нельсону запечатанный пакетъ отъ Вильгельма. Онъ нашелъ въ немъ переплетенную книгу и слѣдующее письмо: «Повѣряю тебѣ, любезный другъ, залогъ важный для моего сердца…. Черезъ три мѣсяца по смерти Госпожи Б*, когда я могъ еще надѣяться быть щастливымъ, Госпожа Сульмеръ сказала мнѣ, что Эльмина пишетъ журналъ, единственно посвященный памяти родительницы [1] Лѣтъ за шесть передъ симъ я писала въ одномъ изъ моихъ сочиненій, что Нѣмецкія чувствительныя дамы каждой день записываютъ свои мысли: нынѣ y всякой молодой француженки есть записная книга. — Жанлисъ. ; что это yпражненіе питаетъ ея горесть и еще болѣе разстроиваетъ здоровье. Я не видалъ уже Эльмины, но часто бывалъ y Господина Б*: однажды, въ маленькомъ кабинетѣ, подлѣ Эльмининой спальни, увидѣлъ журналъ ея, — тихонько взялъ его и въ ту же минуту ушелъ, НапрасноЭльмина искала книги своей: я не могъ рѣшиться возвратить ее, и, къ щастью, никому не пришло на мысль, чтобы она была унесена мною. Сей журналъ, которымъ Эльмина пять недѣль занималась, содержитъ въ себѣ сорокъ-двѣ страницы, исписанныя ея рукою: сорокъ-двѣ страницы любезныхъ, трогательныхъ мыслей, которыя излились изъ Эльминина сердца: Какое сокровище!… Не упрекай меня кражею: я жестоко за нее наказанъ; она увеличила любовь мою и въ то же время истребила надежду!… Выѣзжая изъ Вармбруна, не хочу взять съ собою этой книги: знаю наизусть ея содержимое и никогда его не забуду; но мнѣ мучительно видѣть Эльминину руку… Ввѣряю тебѣ сей трогательный памятникъ нѣжности. Возврати его Эльминѣ, но не прежде, какъ года черезъ два: теперь онъ возобновилъ бы печаль ея. — Нельсонъ! хочу, чтобы ты зналъ силу любви моей и горести: читай эту книгу!»

Нельсонъ съ сердечнымъ трепетомъ развернулъ ее… На первой страницѣ Эльмина изобразила профиль своей матери, и написала внизу слѣдующее: «Ей было тридцать-шесть лѣтъ!… Мы никогда не разставались!.. и первая разлука должна быть вѣчною! мысль страшная!… Время только умножитъ горесть мою: не будетъ ли она мнѣ черезъ годъ еще нужнѣе? Чѣмъ долговременнѣе разлука съ милымъ, тѣмъ сильнѣе желаніе видѣть его…. Она была еще такъ молода! Я надѣялась, состарѣться въ глазахъ ея и съ нею провести безопасно бурныя лѣта молодости. Она отвѣчала мнѣ за будущее: я жила спокойно… Теперь все тревожитъ меня…. Поставленная на путь добродѣтели милою родительницею, желаю вѣчно итти имъ; но безъ вѣрнаго путеводителя всякой новой шагъ ужасаетъ… Нѣтъ, никогда не перемѣню состоянія; одинъ ея выборъ могъ ручаться мнѣ за щастіе. Легко обмануть сердце неопытное; a съ нею могла ли я бояться своей неосторожности?… Судьба всего лишила меня: неизъяснимыхъ пріятностей любви, милыхъ ея попеченій и благоразумныхъ совѣтовъ. Для того, чтобы всегда быть щастливою и достойною такой матери, мнѣ надлежало только любить ее и вѣрить ей: теперь должно мнѣ пріобрѣсти всѣ ея добродѣтели!.. Ахъ: надъ гробомъ милой я оплакиваю щастіе, спокойствіе, a можетъ бытъ и доброе имя!.. Только поведеніемъ своимъ могу чтить ея память. Одна неосторожность запятнала бы славу мою, и тогда я лишилась бы права оплакивать ея кончину: она не могла бы пережить моего безчестія! Эта мысль ужасна… Обратить въ ничто всѣ труды воспитанія, всѣ мудрые совѣты нѣжнѣйшей матери и потерять доброе имя, ею мнѣ оставленное — нѣтъ, лучше умереть!… Признательность будетъ моею наставницею: она, она не велитъ мнѣ на себя полагаться!… Знаю обязанности дочери, и вѣрно исполню ихъ; въ уединеніи буду жить для моего родителя, и такимъ образомъ могу еще утвердить судьбу свою, которая сдѣлалась опасною и невѣрною!»