Артур Шницлер: Фрау Беата и ее сын

Беата вспомнила, что она сама всего только один раз была здесь, с Фердинандом, десять лет тому назад, в то лето, когда они впервые поселились в заново построенной тогда вилле. Но неужели это был тот же луг, на котором она теперь лежала? Все так изменилось, все было прежде совсем другим. В ее воспоминании луг был гораздо более широкий и более яркий. В сердце ее закралась тихая печаль: какая она одинокая среди всех этих людей! Что ей до веселья и до разговоров вокруг нее? Все общество разлеглось на лугу, все чокались и пили; Фриц чокнулся с Беатой, но, в то время как она уже давно выпила свое вино, он держал стакан неподвижно в руке и глядел на нее, не отводя глаз. «Какой взгляд! — думала Беата. — Еще более восхищенный и более ненасытный, чем все его сверкающие взгляды в последние дни. Или это мне только кажется потому, что я быстро выпила три стакана вина один за другим?»

Она снова вытянулась в полный рост на своем пледе, рядом с женой архитектора, которая заснула глубоким сном. Подняв глаза вверх, она заметила тонкий дымок, подымавшийся, вероятно, от папиросы Бертрама; его самого она не видела со своего места. Она чувствовала, как его взгляд скользил по ней, и ей на минуту показалось, что она физически ощущает его прикосновение на затылке, пока наконец не поняла, что ее просто щекотал стебелек травы. Точно издалека доносился до ее слуха голос архитектора: он рассказывал мальчикам о том времени, когда там, внизу, не выстроена была еще маленькая железная дорога. И хотя с тех пор не прошло и пятнадцати лет, все же он сумел создать в своем рассказе атмосферу седой старины. Среди других воспоминаний он рассказал о каком-то пьяном кучере, который въехал с коляской, в которой он сидел, прямо в озеро; он его после того исколотил чуть не до смерти.

После того Фриц рассказал о своем геройском подвиге: по его словам, он недавно, в венском лесу, обратил в бегство одного довольно подозрительного субъекта тем, что сунул руку в карман, точно собираясь вытащить оттуда револьвер.

— Дело ведь в присутствии духа, а не в револьвере, — сказал он в пояснение своего рассказа.

— Как жалко, — сказал архитектор, — что не всегда имеешь при себе присутствие духа с шестью зарядами.

Мальчики засмеялись. Как хорошо знаком был Беате этот искренний смех в два голоса, которым она так часто наслаждалась дома, за столом и в саду. И как она была довольна, что мальчики сделались такими друзьями. Недавно они ушли на целых два дня, запасшись всем необходимым, и отправились на Госсауские озера, — это было подготовкой к большой экскурсии, предполагавшейся в сентябре. Выяснилось, что уже в Вене они были более близки, чем предполагала Беата. Так она узнала как новость — Гуго по глупости ей этого не рассказывал, — что оба они иногда вечером, после урока гимнастики, ходили играть в бильярд в какое-то пригородное кафе.

Во всяком случае, она была в душе очень благодарна Фрицу за его приезд. Гуго снова сделался таким же свежим и непосредственным, как прежде; болезненно-напряженная складка на его лице исчезла, и он, наверное, уже больше не думал об опасной даме с лицом Пьеро и с рыжими волосами. Беата должна была, кроме того, отдать справедливость баронессе: она вела себя безупречно. Как раз на днях она случайно очутилась рядом с Беатой на галерее в купальне, в то время как Гуго и Фриц, как всегда, взапуски приплыли из открытого озера. Они в одно и то же время ухватились за скользкую лестницу; каждый держался за нее одной рукой, и они стали брызгать друг другу в лицо водой, смеялись, ныряли и выплывали далеко впереди. Фортуната, закутанная в свой белый купальный халат, вскользь посмотрела на них с рассеянной улыбкой, как на детей, и затем стала опять глядеть на озеро задумчиво-печальным взором.

Беата вспоминала с некоторым неудовольствием, иногда даже с раскаянием, о странном и, в сущности, несколько оскорбительном разговоре на вилле с белым флагом; сама баронесса, по-видимому, совершенно забыла об их беседе и, уж во всяком случае, простила Беате. Однажды Беата увидела ее на опушке леса вместе с бароном, который, вероятно, приехал на несколько дней. Он был светлый блондин с безбородым морщинистым и все же молодым лицом, с глазами стального цвета; он носил голубой фланелевый костюм, курил короткую трубку, и рядом с ним на скамейке лежала его морская фуражка. Беате он представлялся капитаном, который только что вернулся из далеких стран и снова собирается в плавание. Фортуната сидела рядом с ним, маленькая, с хорошими манерами, с торчащим красноватым носом и с усталыми руками; она была точно кукла, которую капитан, приехавший из-за моря, мог, по своему усмотрению, вынуть из шкафа и положить туда обратно.