Льюис Синклер - Энн Виккерс

Да ну его!

Я больше никогда не буду унижаться и не буду никого любить.

Эта картина висит криво.

А Мейбл и такие, как она! Так и вешаются на шею мальчишкам!

Я больше никогда, никогда не позволю мальчишкам смеяться надо мной за то, что я им не вру.

«Поднимитесь, о двери!» Я ложусь спать!»

Хотя Энн часто встречала Адольфа в бакалейной лавке, куда он удалился в поисках отдохновения от тягот школьной жизни и науки, и хотя наступил период, когда их компания резко разделилась на мальчиков и девочек, Энн Виккерс уже больше не интересовалась Адольфом Клебсом.

— Ей-богу, Энн Виккерс какая-то странная, — заметила Милдред Эванс. — Она просто спятила! Говорит, что не хочет выходить замуж. Хочет стать доктором, или адвокатом, или еще не знаю кем. Окончательно спятила!

О Милдред, как мудра была ты тогда и как мудра ты теперь! Разве сегодня у тебя, жены Бена, не самый лучший радиоприемник во всем городе? Разве ты не можешь слушать по радио Эмоса и Энди или глубокомысленные поучения Рамсея Макдональда [17] Макдональд, Рамсей (1866–1937) — лидер лейбористской партии; теоретик так называемого «демократического социализма», премьер-министр Англии в первом (1924) и втором лейбористском правительствах (1929–1931). из Лондона? Разве ты не разъезжаешь на собственном бьюике, в то время как Энн трясется в старом, разбитом форде? Разве ты не играешь в бридж в самом избранном обществе, в то время как она играет в пинокль с одним — единственным молчаливым партнером? Добрая Милдред, мудрая Милдред, ты никогда не пыталась идти против течения.

Спокойной ночи, Милдред. Ты нам больше не нужна.

Тот сочельник, когда Энн исполнилось семнадцать лет, словно сошел с рождественской открытки. Когда она бежала в церковь на занятия воскресной школы, уютные огоньки из окон соседних домов освещали покрытую снегом дорогу и санная колея сверкала, словно отполированные стальные полосы. Высоко в небе сиял студеный месяц, тихонько позвякивали укутанные инеем елки, и в сухом, морозном воздухе трепетало веселое дыхание праздника.

Энн была ужасно занята — слишком занята, чтобы уделять столько внимания модам и нарядам, как в дни суетности, когда ей было пятнадцать лет. Разумеется, она предпочла бы что-нибудь более элегантное, чем клетчатая шелковая блузка и ненавистный толстый полушерстяной костюм, купленный ей благоразумным отцом, — да, но ведь дни ее легкомыслия канули в прошлое.

Теперь Энн была учительницей среднего класса для девочек в Первой пресвитерианской церкви — того самого класса, которым некогда руководила миссис Фред Грейвс, ныне покоящаяся на Гринвудском кладбище, того самого класса, из которого девочка по имени Энн Виккерс была изгнана за крамольные мысли по поводу нравственного воспитания женщин. Сегодня средний класс для девочек должен был исполнить кантату «Внемлите, ангелы-вестиики поют», и Энн торопилась, ужасно торопилась. Ведь ей совершенно необходимо быть там и взять дело в свои руки, чтобы ее класс произвел должное впечатление на слушателей.

Подойдя к церкви, Энн сразу погрузилась в праздничную атмосферу. Окна горели золотом, над дверью красовалась готическая деревянная арка. На паперти собрались все мальчики, которые хотя и пренебрегали своими благочестивыми обязанностями пятьдесят недель в году, в течение последних двух начали проявлять весьма похвальное рвение.

Внутри церковь напоминала украшенную зеленью хрустальную пещеру. Даже написанные на боковых стенах назидательные изречения вроде «Да будет благословенно имя божие» или «Спасен ли ты?» наполовину скрылись под венками из остролистника. Но все затмевала своим великолепием установленная на возвышении рождественская елка, не менее десяти футов высотой, вся увешанная свечками и ангелами из папье-маше. (В сочельник пресвитерианская церковь позволяла себе приблизиться к католической настолько, что допускала ангелов вместе с младенцем Христом.) Свечки на темно-зеленом фоне, свечки, белые ангелы, серебряные шары и снежные хлопья, изготовленные из ваты. А под елкой лежали чулки — по одному для каждого юного пресвитерианина, даже для тех, кто был убежденным кальвинистом всего только последних две недели; накрахмаленные нитяные чулки, и в каждом апельсин, кулек с леденцами — в том числе и с красными мятными, на которых был напечатан весьма подходящий к случаю призыв: «Ко мне, крошка!»-три бразильских ореха (известных в Уобенеки под названием «негритянские пальчики»), дешевое издание Евангелия от Иоанна и наконец подарок — жестяная дудочка, свисток или тряпичная обезьянка.