Теодор Драйзер - Гений

Юджин улыбнулся.

«Поигрывал я и в карты, однако опять-таки не втянулся, не стал игроком. Но была у меня лютая страсть к женскому полу, и тут уж я заранее прошу вашего прощения и думаю, что вы меня простите, потому что есть, верно, и среди вас такие, кому мой рассказ может пойти на пользу.

Скажу вам одно: женщины были для меня величайшим соблазном. Вожделение владело всеми моими помыслами. Меня обуяла жестокая похоть. И так был во мне силен голос плоти, что я не мог увидеть хорошенькую женщину, чтобы как сказано в писании — не пожелать ее. Так я жил в грехе и беззаконии, но тут господь посетил меня. Я заболел водянкой, воспалением почек и прогрессивным параличом. И после того, как пролечился пять лет и истратил все свое имущество на врачей и всякое лечение, мои близкие однажды отнесли меня, совсем больного, в Первую церковь последователей христианской науки в городе Чикаго. А до этого я всегда обращался за помощью к обыкновенным врачам.

Если среди присутствующих есть такие, кто переживает то же, что пережил я, пусть услышат меня.

Ибо я хочу сказать вам, что я стал здоровым человеком — и не только физически или морально, нет, я окреп и духом, насколько мне говорит мой слабый разум. Я прошел шестимесячный курс лечения у одной женщины в Чикаго и вот стою перед вами — здоровый человек. Господь есть добро!».

С этими словами он сел.

Пока он говорил, Юджин внимательно изучал его лицо. Это был высокий худощавый блондин с рыжеватой бородкой. Лицо свежее, румяное, с правильными чертами, голубые глаза смотрят уверенно и спокойно. И вообще от него веет здоровьем, энергией и бодростью. Голос у него звучный, ясный, его, по-видимому, хорошо слышат даже в задних рядах. Человек этот одет в новый, если и не изысканный, костюм, — хорошо сшитый и безукоризненно на нем сидящий. Это не бродяга, не какая-нибудь подозрительная личность, а человек с солидной профессией, может быть чертежник или инженер. Что-то в его судьбе напомнило Юджину его собственную. Правда, он не знал всех этих болезней, но разве совершенная женская красота не будила в нем любострастных желаний? Однако можно ли ему верить? Ну, неужели же он врет! Смешно! Или сам заблуждается? Кто этот человек? Слишком он сильный, рассудительный, энергичный, слишком ясно и здраво мыслит, чтобы ошибаться или лгать. И все же… А вдруг этот незнакомец послан ему какой-то неведомой попечительной силой, его добрым гением, который еще не совсем от него отступился? Возможно ли это? Странное, но доброе предчувствие посетило его — как и в тот день, когда он увидел чернобородого господина в вагоне, отправляясь на зов Сюзанны; как и в тех случаях, когда таинственные силы раскладывали у него на дороге старые подковы, предвещающие удачу. В задумчивости вернулся он домой и в тот вечер впервые серьезно уселся за книгу «Наука и здоровье», подаренную ему сестрою.

Тот, кто когда-либо пытался читать эту своеобразную, а по мнению многих и весьма примечательную книгу, знает, что внешне — это нагромождение чудовищных противоречий и метафизической галиматьи. Уже одного утверждения в предисловии, будто после потопа люди стали болеть и чаще и серьезнее, чем раньше, достаточно, чтобы ошеломить каждого, кто привык полагаться на науки с их материалистическим обоснованием. И когда Юджин, едва приступив к чтению, наткнулся на эту нелепость, он весь вскипел. Ну что, в самом деле, за охота болтать глупости! Ведь всем известно, что никакого потопа не было. Так зачем же выдавать басню за факт? Это раздражало его, хотя в известном смысле казалось даже забавным. И тут же он набрел на другое, невнятное и по существу противоречивое место, где шла речь о материи и духе. Миссис Эдди утверждала, что свидетельству наших чувств нельзя верить, а сама то и дело на них ссылалась и для иллюстрации своих мыслей приводила аллегории, основанные на чувственном опыте. Юджин не раз бросал книгу, так его раздражали постоянные ссылки на Библию. Библия не была для него авторитетным источником. Да и самое понятие христианства не внушало ему почтения, так же как и человеку, свидетельствовавшему в церкви. Можно ли серьезно уверять, будто сотворенные Христом чудеса происходят и в наше время? А как же показания этого человека? Разве в его словах не чувствовалась глубокая искренность, подлинное волнение того, кто грешил и раскаялся?

Вскоре, однако, отдельные мысли, рассеянные тут и там, а также спиритуалистическое толкование христианства в целом пробудили в Юджине интерес к этой книге. Особенно одно место привлекло его внимание, — ведь он никогда не чуждался метафизики.