Август Стриндберг - Серебряное озеро

Когда они вышли на улицу, им бросились в глаза залитая светом ресторация и Асканий, в одиночестве игравший партию в бильярд. Либоц с Черне словно увидели привидение, а потому надумали прогуляться и развеять неприятное впечатление. Впрочем, чуть погодя адвокат забеспокоился:

— Надо пойти к Асканию… жена у него лежит больная, нельзя его оставлять одного. Мы же человеки, и он нам здорово помогал в трудную минуту.

— Тогда вперед! — ответствовал прокурор.

Войдя в безлюдный ресторан, они сразу отметили запустение. Занавеси висели грязные, зеркала были засижены мертвыми мухами, столы покрыты пылью и испещрены именами посетителей. Но из кофейни доносились звуки музыки, марша «Père-la-Victoire», а когда они открыли дверь, то застали там Аскания: он сидел посреди множества пустых столиков, слушая музыку и в одиночестве попивая шампанское. Сей праздничный напиток, который доставляет удовольствие, если его пьешь в компании друзей, родных, прекрасной женщины или по какому-либо «радостному поводу», при подобных обстоятельствах исполнял роль похоронной браги, тогда как невидимые музыканты с их грохочущими трубами и барабанами казались оркестром призраков.

Асканий попробовал было изобразить веселье, но это у него получилось плохо, хотя видно было, что он действительно рад видеть знакомые лица. Он вышел распорядиться об ужине и закрыл ресторан для посторонних.

Вернулся Асканий в экзальтированном состоянии, однако некоторая пришибленность оставалась, так что можно было надеяться, что хозяин будет сохранять приличия; в страхе перед мучительными расспросами он захватил инициативу в свои руки и начал неумолчно говорить — о политике, о ландстинге, о муниципальном налоге, о железных дорогах. Либоц с Черне не прерывали Аскания, сами боясь вымолвить хоть слово, поскольку на зыбкой почве оно могло оказаться слишком большим бременем для этого человека и заставить его провалиться в трясину.

Подали ужин, который взялся неизвестно откуда; скорее всего, за ним сходили в «Ухаб» — так назывался подвальчик, который преуспел благодаря разорению Аскания.

Поев, хозяин сник и перестал скрывать, как тяжело переживает неудачу.

— Слишком я стар, чтобы затевать новое дело, — признался он, — а гордыня и вовсе плохой помощник. Я человек конченый…

— Тебе надо было закрыться еще месяц назад, — вполголоса сказал адвокат.

— Закрыться?! — вскричал прежний Асканий. — Ни за что на свете!

Его душевное состояние менялось, как на качелях, он то падал в бездну, то взмывал к небесам.

— Погодите! Вот внесут мне к Новому году квартирную плату, тогда увидите, что будет!.. Начнутся великие дела… вы небось слышали, к нам собираются вести железную дорогу!

Жалея трактирщика, прокурор дал Асканию побахвалиться еще некоторое время, но, когда тот совсем обнаглел и стал невыносим, Черне решил, что пора добить полумертвеца.

— Тебе нет смысла более противиться, через полгода тут откроют «Гранд-отель», и вам с Бруне все равно придется объявить себя несостоятельными.

Асканий обмяк:

— Что еще за «Гранд-отель»?

— Он входит в сеть гостиниц, которую развертывает виноторговая компания.

Глаза у Аскания забегали, словно ища выхода, но выхода он не нашел, а потому перевел разговор на еду и, обругав ее, предложил вернуться в кофейню, где безотлагательно запустил оркестрион. Обессилевшему хозяину мнилось, будто он черпает силы из этого аккумулятора: грохот хотя бы частично заглушал его собственные мысли и чувства. Теперь Асканий повел себя вовсе по-ребячески — начал подпевать музыкальной машине, подошел к ней и встал напротив, делая вид, будто дирижирует капеллой, подчеркивал пьяно и форте, кивал разным голосам, когда им вступать. Новое перевоплощение достойного человека напугало гостей, как могло бы напугать появление незнакомца в комнате с запертыми дверями.

Вошедшая прислужница прошептала несколько слов хозяину, на что тот рявкнул:

— А мне плевать!

Затем их отвели в небольшую комнатку со множеством бутылок и бокалов, после чего девушка была отпущена спать.

Асканий же приступил к очередной из своих Протеевых забав [71] Согласно греческой мифологии, сын Посейдона Протей был наделен способностью принимать облик разных существ. : каждые пять минут он менял шкуру, характер и наружность, причем иногда говорил точно во сне — или грезил наяву. Вот он в Версале, где к певцам подходит император с какой-то любезностью; а вот уже в Америке, в Бруклине, где происходит нечто загадочное, — эта сцена крайне заинтересовала прокурора, но стоило ему задать вопрос, который бы удовлетворил его любопытство, как Асканий очнулся от транса и совершенно трезвым, даже язвительным голосом брякнул: