Джозеф Конрад - Каприз Олмэйра

Бабалачи исчез во мраке. Вскоре после того они услыхали, как боевой челнок отчалил от берега под плеск множества весел, одновременно погружаемых в воду. Почти в ту же минуту со стороны берега показался Али, несший на плече два весла.

— Наш челнок спрятан выше по ручью, туан Олмэйр, — сказал он, — в густой чаще кустарников, где лес спускается к самой реке. Я отвел его туда, потому что гребцы Бабалачи сказали мне, что белые люди спешат сюда.

— Дожидайся меня там же, — сказал Олмэйр, — но пусть челнок остается спрятанным.

Он молчал, покуда шаги Али не замерли в отдалении, и лишь тогда опять повернулся к Найне.

— Найна, — молвил он печальным голосом, — неужели тебе не жаль меня?

Ответа не было. Она даже не повернула головы, которую крепко прижимала к груди Дэйна.

Он собрался было уходить — и остановился. Он видел их неподвижные фигуры, озаряемые тусклым мерцанием костра, ее спину со сбегающими по белому платью волнами черных волос и спокойное лицо Дэйна, смотревшее на него поверх ее головы.

— Не могу! — простонал он про себя. После долгой паузы он заговорил опять, несколько тише прежнего, неверным голосом: — Это было бы чересчур позорно. Я белый человек. — Тут он совсем ослабел и продолжал слезливым тоном, — Я белый человек, из хорошей семьи, из очень хорошей семьи, — повторял он, горько плача, — Это был бы позор — на все острова — единственный белый человек на восточном побережье… Нет, этою нельзя допустить — чтобы белые люди нашли мою дочь с этим малайцем! Мою дочь! — закричал он с нотой отчаяния в голосе.

Через несколько времени он овладел собой и внятно произнес:

— Я никогда не прощу тебе, Найна, никогда. Если бы даже ты вернулась теперь ко мне, воспоминание об этой ночи навсегда отравило бы мне жизнь. Я постараюсь забыть. У меня нет дочери. Была у меня в доме женщина-метиска, но она сейчас уедет. Слушай ты, Дэйн, или как там тебя зовут, — я сам отвезу тебя и эту женщину на остров у впадения реки в море. Ступайте оба за мной.

Он пошел вперед вдоль берега параллельно лесу. Али отозвался на его зов, и, пробравшись сквозь чашу кустарников, они сошли в челнок, спрятанный под нависшими над водой ветвями. Дэйн уложил Найну на дно лодки, а сам сел, поддерживая ее голову на своих коленях. Олмэйр и Али взялись за весла. В ту самую минуту, как они хотели оттолкнуться от берега, Али предостерегающе зашикал. Все насторожились.

В глубокой тишине, предшествовавшей наступлению грозы, они различили плеск весел, мерно вздымаемых в уключинах. Звуки эти постепенно приближались, и скоро Дэйн, выглядывавший из-за ветвей, разглядел смутные очертания большой белой лодки. Женский голос осторожно произнес:

— Здесь есть место, где вы сможете высадиться, белые люди; немного повыше — вот здесь.

Лодка прошла так близко от беглецов в узком ручье, что лопасти ее весел едва не задели челнок.

— Расступись. Готовься прыгать на берег. Он один и безоружен, — спокойно распорядился по-голландски мужской голос.

Кто-то другой прошептал:

— Я как будто различаю сквозь кусты пламя костра. — После этого лодка проплыла мимо них и растаяла во мраке.

— Теперь, — быстро шепнул Али, — оттолкнемся от берега и пустимся наутек.

Маленький челнок выплыл в реку, и в ту минуту, как он устремился вперед, подгоняемый мощными взмахами весел, до слуха беглецов донесся крик ярости.

— Его нет у костра! Рассыпься в цепь, ребята! Искать его!

Синие огоньки вспыхнули в разных концах поляны, и пронзительный женский голос закричал с выражением бешенства и муки:

— Опоздали! О бессмысленные белые люди! Он убежал!

— Вот то место, — сказал Дэйн, указывая веслом на островок приблизительно в миле расстояния от челнока, — вот то место, куда Бабалачи обещал выслать за мной лодку с корабля, когда солнце будет стоять у нас над головами. Там мы ее и дождемся.

Сидевший на руле Олмэйр молча кивнул головой и легким поворотом его придал челноку требуемое направление.

Они как раз выплывали из южного рукава Пантэя; он расстилался за ними прямой и длинной полосой воды, сверкавшей между двух стен густой зелени, которые как бы бежали навстречу друг другу и сливались в отдалении. Солнце подымалось над спокойными водами проливов, отмечая свой путь полоской света, скользившей по морской глади и устремлявшейся вверх по реке, точно торопливый вестник жизни и света, посланный к мрачным лесам побережья. В сиянии этой солнечной дорожки колыхался черный челнок, направлявшийся к островку, тонувшему в солнечных лучах; желтый песок его выгнутой бухты сверкал подобно золотой инкрустации на полированной стали безмятежного моря. К югу и к северу от него виднелись другие островки, весело расцвеченные яркой зеленью и желтизной. На материке темная линия манговых кустов оканчивалась на юге красноватыми утесами Танджонг-Мирры; они выдавались далеко в море, крутые, без малейшего признака тени в прозрачном свете раннего утра.