Джозеф Конрад - Победа

В этом состоянии моральной растерянности, несмотря на свое исключительное уменье управлять гостиницей, на свою всегдашнюю заботу о том, чтобы не давать никакого повода к недовольству ведающих этой отраслью промышленности властей, Шомберг предоставил вещам идти своим течением, хотя и нидел, к чему это течение вело. Началось с небольшой партии с несколькими засидевшимися за обедом посетителями за одним из столов, отставленных к стене в бильярдной зале. С первого же взгляда Шомберг понял в чем дело. Так вот что это было! Так вот чего хотели эти люди! Лихорадочно шагая взад и вперед, он бросал время от времени взгляд на игру, но ничего не говорил. Не стоило заводить спор с людьми, столь в себе уверенными. Даже когда в этих послеобеденных забавах на сцену появились деньги и число их участников стало непрерывно возрастать, он еще сдерживался, не желая некстати привлекать к себе внимание «просто Джонса» и замысловатого Рикардо. Тем не менее однажды вечером, когда залы гостиницы опустели, Шомберг сделал попытку повести косвенную атаку.

В дальнем углу усталый слуга-китаец дремал стоя, прислонившись к стене. Госпожа Шомберг скрылась, как всегда, между десятью и одиннадцатью часами. Шомберг задумчиво шагал взад и вперед по зале, потом по веранде, ожидая, когда оба его постояльца поднимутся к себе. Вдруг он подошел к ним по-военному, выпятив грудь, и сказал отрывистым тоном солдата:

— Жаркая ночь, господа.

Мистер Джонс, лениво растянувшийся в кресле, поднял глаза. Рикардо, столь же ленивый, хотя несколько более вертикальный, не пошевельнулся.

— Вы не откажетесь выпить со мной что-нибудь прежде, чем подняться?! — продолжал Шомберг, усаживаясь за маленьким столиком.

— Ну конечно, нет, — проговорил небрежно мистер Джонс.

Странная, мимолетная гримаса обнажила зубы Рикардо.

Шомберг болезненно почувствовал, как трудно войти в контакт с этими людьми, которые оба были так спокойны, так самоуверенны, так высокомерно беззастенчивы. Он приказал слуге принести вина. Он намерен был узнать, сколько времени его постояльцы думают у него прожить. Рикардо не проявлял никакого желания разговаривать. Мистер Джонс оказался довольно разговорчивым. Голос ею подходил к его ввалившимся глазам. Он был глух, не будучи в то же время трагичным, и звучал отдаленно и безлично, словно выходил из колодца. Шомберг узнал, что он будет иметь честь содержать и кормить этих господ, по меньшей мере, еще в течение месяца. Он не мог скрыть вызванного этим сообщением неудовольствия.

— Ну, в чем дело? Вы не довольны, что у вас есть постояльцы? — лениво спросил «просто Джонс». — Мне кажется, что содержатель гостиницы должен бьггь в восторге от этого.

Он приподнял свои тонкие, грациозно очерченные брови. Шомберг пробормотал что-то относительно города, скучного и не имеющего никаких развлечений для путешественников — в нем никогда ничего не случалось — слишком тихий город; но он вызвал лишь замечание, что тишина имеет иногда свою прелесть и что даже скука может бьггь приятна, как известное разнообразие.

— Нам некогда было скучать за последние три года, — добавил «просто Джонс».

Он не сводил с Шомберга своих мрачных глаз и пригласил его выпить на этот раз на его счет, советуя ему не волноваться из-за вещей, которых он не должен был понимать; главным образом, ему не следовало показывать себя негостеприимным, что совершенно противно правилам его профессии.

— Я не понимаю? — проворчал Шомберг. — Нет, я отлично понимаю… Я…

— Можно подумать, что вы боитесь, — прервал мистер Джонс. — В чем дело?

— Я не хочу скандала в моем доме. Вот в чем дело.

Шомберг старался держаться смело, но этот пристальный и мрачный взгляд смущал его. Взглянув с беспокойством в сторону, он увидел угрожающий оскал Рикардо. Между тем этот последний казался совершенно углубленным в свои мысли.

— Помимо всего, — продолжал мистер Джонс свойственным ему словно далеким голосом, — с этим ничего нельзя поделать. Мы здесь и здесь останемся. Попробуйте только выгнать нас вон. Смею вас уверить, что если это вам удастся, то не без того, чтобы вам здорово влетело, очень здорово. Я думаю, мы можем ему это обещать, Мартин, что ты скажешь?

Секретарь оскалил зубы и бросил на Шомберга пронизывающий взгляд, как будто ему не терпелось броситься на него, пустив в ход и зубы и когти.

Шомберг выдавил из своей груди глухой смешок: ха-ха-ха.

Мистер Джонс устало закрыл глаза и стал удивительно похож на труп — и это было уже довольно неприятное зрелище. Но когда он поднял веки, нервы Шомберга подверглись еще худшему испытанию. Напряженная сила этого взгляда без определенного выражения — и это-то и было всего страшнее — казалось, растворила в сердце бедняги последние остатки решимости.