Сомерсет Моэм - Тогда и теперь

— Я бы хотел увидеться с этим достойным монахом.

— По утрам вы всегда найдете его в церкви. Если вдруг его там не будет, ризничий скажет, где его найти.

— Могу я обратиться к нему от вашего имени? — вежливо осведомился Макиавелли.

— Посол Республики не нуждается в рекомендациях бедного купца из Имолы, города столь незначительного в сравнении с величественной Флоренцией.

— А каково ваше мнение о фра Тимотео? — обратился Макиавелли к Аурелии. — Дело очень важное, и мне хочется знать, что о нем думают не только влиятельные мужи города, такие, как мессер Бартоломео, и рассудительные, много повидавшие женщины, как монна Катерина, но и юные невинные девушки, не знающие опасностей, таящихся за стенами дома. Ибо проповедник, которого я бы мог рекомендовать Синьории, должен не только побуждать грешников к раскаянию, но и поддерживать добродетельных в их чистоте.

— Фра Тимотео не способен на зло, — ответила Аурелия. — Я готова следовать ему во всем.

— И будешь совершенно права, — добавил Бартоломео. — Он не посоветует тебе ничего плохого.

Утром Макиавелли вместе с Пьеро пошел на рынок и купил две связки жирных куропаток и корзинку ароматных фиников из Римини, славившихся по всей Италии. И то и другое он велел Пьеро отнести мессеру Бартоломео. В перенаселенной Имоле еда стоила дорого, и он знал, что его подарок примут с благодарностью. Затем Макиавелли пошел во францисканскую церковь. Она находилась недалеко от дома Бартоломео. В церкви почти никого не было, кроме двух-трех молящихся женщин, ризничего, подметавшего пол, и монаха, бесцельно слонявшегося у алтаря. «Это, должно быть, и есть фра Тимотео», — догадался Макиавелли.

— Простите, святой отец, что отрываю вас, — вежливо кланяясь, обратился он к монаху. — Мне сказали, в вашей церкви есть чудотворная статуя девы Марии. Я хотел бы поставить ей свечку, чтобы она помогла моей дорогой жене, ждущей ребенка, благополучно разрешиться от бремени.

— Вот она, мессер, — ответил монах. — Я как раз собирался поменять ей покрывало. Никак не могу заставить братьев держать его в чистоте. А они еще удивляются, почему это верующие не выказывают ей должного уважения. Раньше церковь получала крупные пожертвования от своих прихожан, но теперь все в прошлом. И в этом мы можем винить только себя.

Макиавелли выбрал свечку потолще, заплатил за нее целый флорин и передал монаху, который и зажег ее, вставив в железный подсвечник.

— Я хочу попросить вас об одном одолжении, святой отец, — сказал Макиавелли, когда монах вновь по вернулся к нему. — Мне надо поговорить с фра Тимотео. Буду вам очень признателен, если вы подскажете, где мне его найти.

— Я и есть фра Тимотео, — ответил монах.

— Не может быть! Само провидение послало вас. Разве не чудо, что первый человек, с которым я заговорил, оказался именно тем, кого я ищу!

— Пути господни неисповедимы, — пробормотал фра Тимотео.

Монах был среднего роста, с небольшим брюшком — постился он, видимо, не дольше того, чем требовал устав его ордена, но и не предавался обжорству. Внешне он напомнил Макиавелли одного из римских императоров, чьи прекрасные черты, еще не испорченные роскошью и вседозволенностью, были отмечены тем не менее печатью отвратительной похотливости, приведшей его к гибели от кинжалов убийц. Макиавелли приходилось встречаться с людьми подобного типа. В этих полных красных губах, крючковатом носе, красивых черных глазах он видел честолюбие, хитрость и алчность, для видимости замаскированные под добродушие и почтительность. Макиавелли без труда понял, каким образом фра Тимотео добился такого влияния на мессера Бартоломео и его женщин, и инстинктивно почувствовал, что они найдут общий язык. Он презирал монахов, считая их дураками или пройдохами. Фра Тимотео, несомненно, относился к последним.

— Должен сказать, святой отец, я слышал о вас много хорошего от мессера Бартоломео Мартелли. Он самого высокого мнения о ваших достоинствах и способностях.

— Мессер Бартоломео — верный сын святой церкви. Наш монастырь очень беден, и мы благодарны ему за его щедрость. Но могу я узнать, с кем имею честь говорить?

— Мне следовало представиться, — улыбнулся Макиавелли, понимая, что монаху прекрасно известно, кто его собеседник. — Никколо Макиавелли, гражданин Флоренции и секретарь Второй канцелярии.

— Большая честь для меня говорить с послом столь славного государства.

— Вы смущаете меня, святой отец. Я всего лишь человек, со всеми присущими ему недостатками. Но где мы можем поговорить без помех?