Ричард Олдингтон - Повержена в прах

Но настоящее влияние на. Констанс имел только отец. Когда он ругал ее и драл за уши, она покорялась; в то же время ей доставляло удовольствие противоречить дружеским увещаниям всех других и даже здравому смыслу, если он восставал против ее капризов. Презирая заурядных людей, мечтающих найти свое собственное счастье и, если возможно, сделать счастливыми других, она все усилия сосредоточила на том, чтобы всегда поставить на своем, и ей это удавалось. Через полгода после ее первого выезда в свет отец Констанс скоропостижно умер от сердечного паралича, оставив ей в наследство кучу денег и великолепный пример эгоистически прожитой жизни.

Это было в тысяча девятьсот двенадцатом году. Следующие два года, как мне кажется, были решающими в судьбе Констанс. У каждого бывают минуты или целые периоды в жизни, когда необходимо принять какое-то решение, и такие мелкие кризисы могут возникать снова и снова до самой смерти. Но бывает один, главный кризис, от которого зависит все будущее человека. Сцена готова, противоречия улеглись, боги отступились, даже сама судьба словно в нерешительности, – кажется, ничто не мешает герою избрать разумный или неразумный путь. А затем решение нарушает равновесие, и когда мы, уже пережив катастрофу, оглядываемся назад, то видим, что она была неизбежна с той самой минуты, в которую было принято это решение. Так случилось и с Констанс. Ей рано пришлось принять решение; и если она не была зрелой, – а она никогда не смогла стать по-настоящему зрелой, – то была уже взрослой и ничуть не боялась принять на себя ответственность за свою собственную судьбу.

Около двух месяцев после смерти отца Констанс мирно прожила со своей мачехой в Лондоне. Они никогда не виделись раньше завтрака, так как леди Лэчдэйл вела обширную переписку и ежедневно должна была возобновлять свою красоту с помощью косметики. Констанс не скучала – она увлеклась литературой и запоем читала книги, написанные ее знакомыми. Как-то за завтраком она равнодушно заметила:

– Мэри приглашает меня к себе во вторник вечером.

Сказано это было отнюдь не для того, чтобы получить разрешение, а просто так, ради. поддержания разговора. Констанс уже давно утвердила за собой право ходить куда и когда угодно, и ее вечно занятая мачеха меньше, чем кто бы то ни было, пыталась это право оспаривать. Констанс совсем не хотелось идти на этот вечер. Ей не нравилась показная, театральная красота леди Мэри, ее грубые заигрывания с мужчинами; ни у нее самой, ни у ее гостей, превращавших вечера в шумные пьянки, не было и проблеска ума. Констанс уже решила отказаться от приглашения и пойти обедать с одним молодым гвардейцем, который снискал ее благосклонность, потому что мечтал писать стихи и ненавидел армию. Но, как на грех, леди Лэчдэйл заметила равнодушным тоном: – А я думала, ты не любишь Мэри.

– Это почему же? – с живостью спросила Констанс, заподозрив, что мачеха хочет вмешаться в ее дела.

– Но, моя дорогая, у нее очень неважная репутация, не так ли?

– Не говорите глупостей, – отрезала Констанс. – Кто в наше время обращает на это внимание! Мэри вправе поступать, как ей вздумается!

– Да, но когда-нибудь она раскается. Все только о ней и говорят.

– Ну и что из этого! Если уж на то пошло, так и о вас тоже говорят.

Леди Лэчдэйл слегка смутилась – она не любила, когда ей напоминали о некоторых ее житейских затруднениях.

– Я знаю, что твой отец не одобрял вашу дружбу, особенно после того, как вы обе кончили школу, – произнесла она, чуть повысив голос и давая Констанс понять, что она и сейчас не более чем школьница, освободившаяся из-под родительского надзора.

– К чему говорить об отце и напоминать мне, что я его потеряла? – Констанс теперь едва сдерживала гнев. – Он никогда не стеснял меня и не разводил при этом сентиментальностей, как вы. Почему бы мне не навестить Мэри, если я этого хочу? Я иду к ней на вечер!

Леди Лэчдэйл пожала плечами и промолчала. Она не собиралась продолжать этот спор – не только ввиду его бесполезности, но еще и потому, что слуги внесли новое блюдо. Она переменила тему.

Констанс пошла на вечер и напилась там сильнее, чем когда-либо «прежде. Какой-то молодой человек во время танца поцеловал ее. потом она, отдыхая, весело провела время с другим, который, не моргнув глазом, заплатил три фунта за такси, чтобы отвезти ее домой окольным путем. На следующий день у нее болела голова, ей было не до чтения, она заскучала. Чтобы избавиться от скуки, она позвонила нескольким друзьям и устроила импровизированную вечеринку в Сохо, [16]где снова напилась и снова была привезена домой в такси – на этот раз уже другим молодым человеком. Через несколько недель она с головой окунулась в лихорадочную жизнь, сплошь состоявшую из вечеринок, свиданий, ночных клубов и всяких удивительных встреч.