Чарльз Диккенс - Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (XXX-LXIV)

Я сказал, что вполне с этим согласен.

– По крайней мере именно так смотрю на вещи я, – продолжала миссис Микобер. – Когда я жила дома, у папы и мамы, папа обычно спрашивал при обсуждении какого-нибудь вопроса в нашем семейном кругу: «А как смотрит на вещи Эмма?» Конечно, папа был ко мне пристрастен, но все же, когда между мистером Микобером и моим семейством возникали ледяные отношения, я всегда оставалась при своем мнении. Может быть, я ошибалась, но так оно было.

– Ну, конечно, сударыня. Это вполне понятно, – сказала бабушка.

– Вот именно, – согласилась миссис Микобер. – Возможно, я теперь ошибаюсь, я вполне это допускаю, но у меня такое впечатление, что пропасть между моим семейством и мистером Микобером разверзлась потому, что мое семейство боялось, как бы мистер Микобер не попросил денежной ссуды. Мне кажется, – продолжала миссис Микобер с видом особенно проницательным, – что некоторые члены моего семейства боялись, как бы мистер Микобер не воспользовался их именами… нет, не для того, чтобы нарекать нашим детям при крещении, а для подписания векселей, которые можно было бы учесть на бирже.

Когда миссис Микобер возвестила о своем этом открытии, вид у нее был такой прозорливый, словно никто об этом раньше и не подозревал; этот вид удивил бабушку, и она коротко заметила:

– В общем, сударыня, должно быть, вы правы.

– Теперь мистер Микобер вот-вот сбросит с себя оковы денежных затруднений, которые так долго его отягощали, – продолжала миссис Микобер, – и начнет заново свою карьеру в стране, где есть простор для развития его способностей, на мой взгляд исключительных. Способности мистера Микобера таковы, что они как раз нуждаются в просторе, и, по моему мнению, мое семейство должно взять на себя почин и отметить это событие. Мне хотелось бы, чтобы мистер Микобер и мое семейство встретилось на каком-нибудь торжественном обеде, который можно было бы устроить на средства моего семейства. Кто-нибудь из солидных членов моего семейства мог бы поднять тост за здоровье и процветание мистера Микобера, а мистер Микобер воспользовался бы удобным случаем и изложил свои взгляды.

– Позвольте мне, моя дорогая, заявить сразу, что, если я изложу свои взгляды перед таким собранием, – с горячностью сказал мистер Микобер, – это будет, возможно, им неприятно. У меня такое впечатление, что члены вашего семейства в целом – нахальные снобы, а по одиночке – отъявленные плуты.

– О нет, Микобер! – потрясая головой, сказала миссис Микобер. – Вы никогда их не понимали, а они не понимали вас.

Мистер Микобер легонько кашлянул.

– Они никогда не понимали вас, Микобер, – повторила его супруга. – Возможно, они на это не способны. В таком случае это их несчастье. Я им сочувствую в их несчастье.

– Мне очень жаль, дорогая моя Эмма, – смягчившись, сказал мистер Микобер, – что я употребил выражения, которые могут быть сочтены грубыми. Я хотел только сказать, что, уезжая за границу, я обойдусь как-нибудь и без того, чтобы ваше семейство брало на себя почин и чествовало меня… хладнокровно выталкивая на прощанье. Я предпочел бы покинуть Англию с такой быстротой, которую сам сочту нужной, и не получать пинка от этих людей. Однако, моя дорогая, если они отзовутся на ваше сообщение, что мне кажется невероятным, судя по нашему с вами опыту, я совсем не хочу быть помехой вашему желанию.

Уладив таким образом вопрос, мистер Микобер предложил миссис Микобер руку, взглянул на книги и бумаги, нагроможденные на столе перед Трэдлсом, заявил, что они больше не станут нам мешать, и вместе с миссис Микобер церемонно покинул комнату.

– Дорогой мой Копперфилд, – сказал Трэдлс, откидываясь на спинку кресла и поглядывая на меня с таким сочувствием, что глаза его покраснели, а прическа показалась еще более нелепой, – я не прошу прощенья за то, что заведу деловой разговор. Я знаю, вас это очень интересует и, может быть, хоть немного отвлечет. Вы не слишком утомлены, мой милый?

– Я в полном порядке, – ответил я после паузы. – Но нам надо прежде всего подумать о бабушке. Вы ведь знаете, что она вынесла.

– Да, да… Разве это можно забыть, – поспешно согласился Трэдлс.

– Но это еще не все, – продолжал я. – В течение последних двух недель у нее были какие-то новые тревоги, и она ежедневно бывала в Лондоне. Часто она уходила рано утром, а приходила вечером. Перед этой нашей поездкой она пришла домой только в полночь. Вы знаете, как она печется о других. Она мне не говорила ни слова о том, что ее сокрушает.