Михаил Шишкин: Венерин волос

И каждый хочет что-то объяснить. Надеется, что его выслушают. А тут мы с Петром. Я перевожу вопросы и ответы, а Петр записывает, кивает головой, мол, ну-ну, так я вам и поверил. Он никому не верит. Вот приходит какая-нибудь и говорит: “Я - простая пастушка, подкидыш, родителей своих не знаю, воспитал меня обыкновенный козопас, бедняк Дриас”. И начинается лыко в строку. Деревья в плодах, равнины в хлебах, лоза на холмах, стада на лугах, нежное всюду цикад стрекотанье, плодов сладкое благоуханье. Пиратов нападение, врагов вторжение. Холеные ногти вспыхивают в пламени зажигалки. “Ведь выросла я в деревне и ни разу ни от кого не слыхала даже слова “любовь”. А спираль представляла себе как что-то похожее на диванную пружину. Ах, мой Дафнис! Разлучили нас горемычных! Разборка за разборкой. То тирийская группировка наедет, то метимнейские гости права качают. Дафнис сопровождал меня как охранник к клиентам. Прическа влияет на то, как складывается день, а в итоге и жизнь. А они, видите, что мне с зубами сделали? У меня и так зубы никудышные. Но это от мамы. Она рассказывала, как в детстве штукатурку отколупывала от печки и ела. Кальция не хватало. Да и я, когда Яночку носила, в институте у преподавателей мел тырила и грызла. Любовь - та же луна - если не прибывает, то убывает, - но остается той же, что в прошлый раз, и всегда одна и та же”. Петр: “Все?” Она: “Все”. “Тогда вот, - предъявляет, - мадам, ваши отпечаточки”. “И что с того?” - изумляется. “А то, что в нашей всеимперской картотеке вы уже наследили”. И под зад коленкой. А она уже из лифта кричит: “Вы еще не люди, вы еще холодная глина - вас уже слепили, но ничего не вдули!”

А иной вообще двух слов толком связать не может. Да еще дикция, как у водопроводного крана. Я мучаюсь, пытаюсь разобраться, что он там квохчет, а Петр все на своем столе выравнивает, чтобы, как на параде, вроде как он начальник стола - принимает парад карандашей и зубочисток. Время-то казенное. Никто не торопится. Петр порядок любит. А этот GS бормочет про какой-то сим-сим, кричит, чтобы открыли дверь. Лепечет про какие-то белые кружки на воротах, потом красные. Начинает уверять, что сидел себе в бурдюке и никого не трогал, никому не мешал, а его кипящим маслом. “Вот, - кричит, - смотрите, разве можно так? Кипящим маслом на живого человека?” А чтобы отказать разбойнику, достаточно найти несоответствия в показаниях - Петр достает с полки заплечных дел книжицу - и пошла писать губерния. Скажи-ка, мил человек, сколько километров от твоей Багдадовки до столиц? Какой курс пиастров к доллару? Какие, кроме непорочного зачатия и первой снежной бабы, отмечаются в покинувшей тебя стране национальные праздники? Какого цвета трамваи и бурдюки? И почем буханка бородинского?

Или возвращаются, к примеру, из вавилонского пленения иудеи, затягивают хор из третьего действия “Набукко”, а наш столоначальник им: “На каком языке говорят в Халдейском царстве?” Они: “На аккадском”. Он: “Как называется в Вавилоне храм бога Мардука?” Они: “Эсагила”. Он: “А вавилонская башня?” Они: “Этеменанки”. Он: “А какой богине посвящены северные ворота?” Они: “Иштар, богине Венеры. А Солнце олицетворяет Шамаш, Луну - Син. Марс - это Нергал. В Сатурне вавилонцы-злодеи видят Нинурта, в Меркурии - Набу, а сам Мардук отождествляется с Юпитером. От этих семи астральных богов, кстати, идет семидневная неделя. Вы это знали?” Он: “Здесь вопросы задаю я. Внебрачная дочь Навуходоносора, вторая Б, восемь букв”. Они: “Да что вы нас, за дураков, что ль, держите? Абигайль!”.

До Петра столоначальницей была Сабина. Она, наоборот, всем верила. И не задавала вопросов из всезнающей книжицы. И никогда не ставила штамп “Prioritдtsfall”. Вот ее и уволили. А Петр ставит почти каждому. В досье на первой страничке. Это означает ускоренное рассмотрение дела ввиду очевидного отказа. Вот GS подписывает протокол, прощается, заискивающе улыбается и вершителю судеб, и толмачу, и пришедшему за ним стражнику с алебардой, надеется, что теперь-то все будет хорошо, а Петр ему - только закроется дверь - штамп.

Этот заработок был не для Сабины. Когда толмач ходил с ней в перерыве в кафе напротив, она жаловалась, что, вернувшись после работы домой, садится ужинать, а перед глазами - женщина, которая днем на интервью плакала, рассказывая, как сыну выдирали ногти, а этот самый мальчик без ногтей сидел рядом в комнате для ожидания. Детей опрашивают отдельно от родителей.

- Здесь нельзя никого жалеть, - сказала один раз Сабина. - А я их всех жалею. Надо просто уметь отключиться, стать роботом, вопрос-ответ, вопрос-ответ, заполнил формуляр, подписал протокол, отправил в Берн. Пусть они там решают. Нет, мне надо искать другую работу.