Луи Арагон - Орельен. Том 1

Если ваши отец и мать погибли в результате автомобильной катастрофы, вам дают отпуск для присутствия на похоронах. Похороны состоялись в Авиньоне в зимний день 1912 года под беспощадный свист мистраля. В Авиньон срочно приехал старый друг Лертилуа, которого дети звали дядя Блез, хотя он не состоял с ними ни в каком родстве. И его жена тоже, славная женщина, которая лет сорок тому назад, возможно, была и красивой, а теперь говорила басом и слишком гладко зачесывала волосы. Они-то и встретили Орельена, не отходили от него ни на шаг. Сестру он увидел только, когда тронулась в путь похоронная процессия; целые сутки она ждала заказанный траур и, лишь получив его, выехала из дому. Дебре и его супруга, прибывшие в полном траурном облачении, шли за двумя гробами между высоким юношей в военной форме и поверенным семейства Лертилуа. Дебре держал под локоть Армандину и своей мощной дланью дельца все время сжимал ей руку, напоминая, что рыдать не годится, сжимал с такой силой, что вечером при желании мог бы сосчитать на коже жены пять отпечатков своих утешающих пальцев. Вот тогда-то Орельен раз и навсегда решил, что у него нет и не может быть ничего общего с этой супружеской чертой, — всей его семьей отныне.

Но хотя та настойчивость, с какою Дебре сватали Орельена, отвратила его от женитьбы, он все же не прочь был связать свою жизнь вне брачных уз с какой-нибудь женщиной из тех, что представлялись ему в мечтах, или с женщиной, которой он понравился бы, с одной из тех женщин, которым он вообще очень и очень нравился. Ибо он действительно нравился женщинам. Никогда он не прибегал к тем классическим приемам, которыми удерживают женщину. Но то, что составляло основу связи между Орельеном и жертвами его побед — не очень-то подходящее в данном случае выражение, — всякий раз слишком быстро изживало себя, потому что ни одна женщина не соглашалась терпеть то почтительное невнимание, которое оказывал ей Лертилуа. Он отчасти успел закоснеть в своем холостячестве, и уже в первое утро женщина чувствовала себя в его жилище непрошеной гостьей. А женщина этого никогда не простит.

И все же… Вспоминая иной раз своих двух-трех подруг, он думал, что они могли бы остаться здесь навсегда или приходить — приходить все чаще и чаще, пока наконец… Но мечталось об этом как-то неопределенно, неясно. Орельен боялся лгать женщинам. Необходимости лгать им. Ни разу он ни одной не сказал: «Я люблю вас», — хотя и старался уверить себя, что любит. О любви он имел слишком высокое представление, и свойственная ему стыдливость не только не позволяла признать нарождающуюся любовь, но даже не позволяла ей родиться. Он никогда не любил. И это было так ясно, что и его тоже никогда не любили. Скорее уж позволяли себе это развлечение — связь с Орельеном. В этом отношении его можно было сравнить с теми хорошенькими девушками, за которыми много ухаживают, но по-настоящему к ним не привязываются. Именно такое чувство он вызывал у некоторых своих приятельниц, чувство, что в любовных приключениях как раз он играет роль подобной девушки. И особенно это поражало при его наружности, такой мужской, такой неслащавой. Женщины первые уходили от него, чуточку разочарованные; они не особенно сердились на Орельена, радуясь, что он не настаивает на продолжении связи, но и были немножко уязвлены в своем самолюбии. Странный человек!

Когда кончалась любовь, продолжалась дружба. Из роли любовника Лертилуа переходил на роль удобного наперсника. Словом, считалось, что Орельен — это не всерьез; и это было тем более странным, что он умел подарить своей подруге упоительное головокружение… Но только однажды. Роман обрывался сам собой, и обе стороны не могли бы объяснить, почему так случилось.

— Да он даже на меня не взглянул, — сказала Береника.

Эти слова были произнесены с явным неудовольствием, — казалось даже, что Береника побледнела еще сильнее. Однако Барбентан не унимался:

— Но ведь я же тебе сказал: всю дорогу он говорил только о тебе, расспрашивал, конечно, не прямо… Сама знаешь, когда человек не хочет, чтобы разгадали его намерения…

— Не дразните Беренику, это просто глупо, — вмешалась Бланшетта. — Вы же видите, что ей это неприятно…

— Неприятно нравиться? И особенно такому мужчине, как Орельен, человеку воспитанному, недурному собой? Если Береника придает такое значение встрече с Орельеном, боюсь, что и она тоже…

Береника поднялась с места и с видом мученицы пересекла гостиную. Эдмон невольно проследил взглядом, как она пробирается между пуфами и креслами, словно челнок среди подводных камней. Три широкие ступени вели в библиотеку, славившуюся своим потолком, обитым испанской кожей золотых, багровых и черных тонов. Но Береника в своем голубом платьице пошла туда не за книгой, не за тем, чтобы развлечься чтением. Библиотека выходила на застекленный балкон. По комнате пронеслось дуновение ветра, и Эдмон понял, что его двоюродная сестрица открыла окно.