Луи Арагон - Орельен. Том 1

— Любуетесь портретом мадам Морель? — произнес позади него чей-то голос. — Занятно, не правда ли? И похоже…

Орельен обернулся и узнал Мэри де Персеваль, Мэри собственной персоной, в розовом атласе с приколотыми повсюду орхидеями, а рядом с ней Поль Дени, доктор Декер и еще какая-то незнакомая дама, с прекрасным и как бы затуманенным взором.

— Разве это мадам Морель? А я и не узнал, — грубовато ответил он, но сразу же понял, что допустил невежливость, и поцеловал Мэри руку.

— Вы не знакомы с Ивонной Жорж? Неужели нет? — спросила госпожа де Персеваль.

Итак, большеглазая дама оказалась той самой певицей, которая вернулась из Америки, окруженная весьма таинственной легендой. «А она красивая, — подумал Орельен. — В ней есть что-то трагическое… как раз то, что пытался передать своей живописью Замора. И чего не сумел передать». Шум голосов становился все громче, люди набились как сельди в бочке. Все труднее и труднее было рассматривать картины. Впрочем, сюда пришли не затем, чтобы любоваться картинами. Глядите-ка, Поль Дени явился без галстука. Говорили, что таков был приказ дадаистов. Явиться на вернисаж без галстука. Вот тоже один из них — низенький толстяк с выпученными глазами. С полдюжины дадаистов бродили по залам, говорили, не стесняясь, во весь голос, и их узнавали с первого взгляда именно по отсутствию галстука. Довольно плохо одетые юнцы. И с ними дамы — те уж вовсе разномастные. Говорили также, что на вернисаж приехал генерал Манжен. А что, если пойти в буфет выпить… Но людей уносило потоком, в направлении, противоположном тому, которым они собирались следовать. Стоял адский шум, слышался смех, пронзительные выкрики.

— Ну как, веселитесь? — шепнул Мэри проходивший мимо Замора, очень бледный и очень черноволосый. Мэри схватила Орельена за рукав.

— Вас нигде не видно… Что это — страсть? Ладно, ладно, продолжайте скрытничать. Просто ужас, до чего вы старомодны, дорогой мой!

Но она тут же бросила Орельена и кинулась в объятия Зои Агафопулос, уже окончательно иссохшей, так что ее, предосторожности ради, хотелось сложить, как складной метр, чтобы об нее не кололись люди. Зоя пришла на вернисаж с какой-то особой в пиджаке мужского покроя, с зализанной, как у бармена, шевелюрой и в узкой юбке, похожей на брюки — словом, внешность, не вызывающая сомнений. Но самое смешное, что она была на редкость полногруда. И совершенно безгласна… Зоя построила Орельену милую гримаску. При ярком свете она была просто омерзительна, особенно потому, что неуместно ребячилась. Она суетилась между мужеподобной особой и Орельеном с таким видом, будто пыталась украсть варенье из маминого шкафа. «А ведь было время, когда я считал возможным…» — подумалось Орельену, и он круто взял в сторону, сославшись на толчею.

— Вы не видели Розу Мельроз?

Доктор Декер задал свой вопрос таким тихим голосом, с такой тоской и горечью, что у Орельена сжалось сердце. Розу? Ах, эту… Он вспомнил признание тети Марты и с жалостью взглянул на несчастного мужа. Нет, он ее не встречал. Возможно, она уже здесь, в соседней комнате, где толпилась публика. Доктор вытер мокрый лоб. Правда, здесь было слишком жарко. И в этой толчее каждый носил с собой свою драму, свою любовь. Орельен потащил за собой Декера. Под предлогом розысков мадам Мельроз можно незаметно отыскать Беренику.

— Вы знаете, у Розы скоро будет свой театр… Да… да… — сказал доктор. — С парфюмерией дело тоже идет… мадам де Персеваль хочет…

— Не заметили ли вы при входе Барбентана с женой? — невежливо прервал его Орельен.

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Да потому что…

Ему не хотелось произносить имени госпожи Морель. И он довольно глупо добавил:

— Да так… ни почему, в сущности.

Они вошли в большой зал, который именовался ротондой и откуда двери вели прямо на улицу. Тут все тонуло в смутном гуле голосов. Из рук в руки передавали тарелки с сандвичами и стаканы, которые время от времени опрокидывались на чье-нибудь платье.

— Ну и народу съехалось, — удивился кто-то позади них. У входа начинался скандал. Хозяин галереи, сверкая на ходу перстнями, виляя бедрами, бросился туда в надежде уладить инцидент с помощью своей португальской обходительности. Бородач, проникший в зал, оказался Пуарэ. За последнее время он потолстел еще больше. Он явился в костюме из светлой шерсти, словно для игры в гольф, и с конфетно-розовым шарфиком вокруг шеи, за ним шагала довольно плотная девица с чудовищно огромными глазами, подведенными синей тушью, положенной тремя параллельными линиями, в соломенной шляпке, вовсе неуместной в канун рождества, и голыми, без чулок, ногами.