Луи Арагон - Орельен. Том 1

Тогда-то он протянул руку и снял со стены гипсовую маску.

Существует некая всепожирающая страсть, и нельзя описать ее обычными словами. Она сжирает того, кто осмеливается ее созерцать. Тех, кто пытается вступить с ней в схватку, она схватывает сама. Несдобровать тому, кто попытается ее понять. Имя ее произносят с трепетом; эта страсть — жажда абсолюта. Мне скажут, что это весьма редкостная страсть, а любители высот человеческого духа, возможно, даже добавят: увы, весьма редкостная, к сожалению. Не будем заблуждаться на сей счет. Страсть эта распространена сильнее, чем обычный грипп, и ежели ее легче распознать, когда она поражает возвышенные души, она тем не менее принимает и самые низменные формы, нанося непоправимый ущерб ничем не примечательным заурядным натурам, так называемым сухарям, людям, обделенным природой. Откройте только двери, она войдет и расположится по-хозяйски. Что ей до того, роскошно ли жилище, убого ли. Она — отсутствие покорности. Радуйтесь, если угодно, этому бунту, его воздействию на человека, той неудовлетворенности, которая порождает величие. Но рассуждать так, значит видеть лишь исключения, чудовищный цветок, ибо, если вы повнимательнее присмотритесь к тем, кого она возносит в ранг гениев, вы обнаружите и у них некие потаенные изъяны, те же стигматы опустошенности, которыми она, не давая ничего взамен, как единственным даром, награждает людей, не столь щедро взысканных милостью неба.

Тот, кто одержим жаждой абсолюта, тем самым полностью отказывается от счастья. Даже самое упоительное счастье неспособно сопротивляться этому вихрю, смерчу, этим ненасытным притязаниям. Ибо критическая машина чувств, эта цепная реакция сомнений поражает все, что делает человеческое существование хоть мало-мальски сносным, все, что можно назвать климатом сердца. Следовало бы привести наиболее доступные примеры и почерпнуть их именно в наиболее низменных, вульгарных формах проявления этой страсти, дабы путем аналогии подняться до понимания творимых ею героических бед.

Известно, что табес — сухотка спинного мозга — у людей с развитым интеллектом прежде всего и быстрее всего поражает центры высшей нервной деятельности, тогда как у человека, живущего животной или растительной жизнью, она избирает моторные центры и развивается медленнее. И тот моральный табес, о котором я говорю, также обладает избирательным свойством в зависимости от индивидуальных качеств данного субъекта: у больного он поражает в первую очередь его дарования, его мании, его чувство собственного достоинства. Певца он лишит голоса, уложит на больничную койку жокея, каждый день теряющего в весе, а бегуну сожжет легкие или подорвет ему сердце. Нашептывая что-то домашней хозяйке, он доведет ее до психиатрической лечебницы только потому, что обычная склонность к чистоте превратится в одержимость, в неодолимую страсть чистить и скоблить, и всю эту страсть хозяйка вложит в вылизывание какого-нибудь одного изразца и так уже безупречно чистого; пусть рядом убегает молоко, горит дом, тонут дети… Этим же недугом поражены люди, которые ничего не любят (хотя они никогда не признаются в этом) и которые любой красоте, любому благородному безумию противопоставляют свое бесчеловечное «нет», идущее опять-таки от жажды абсолюта. Все зависит от того, к чему приложить эту страсть. Целью ее может быть любовь, щегольство или могущество, и тогда перед вами будут: Дон-Жуан, Байрон, Наполеон. А также и тот человек с закрытыми глазами, тот прохожий, который не ответит ни на один ваш вопрос. А также и тот странный бродяга, который вечерами сидит на скамейке возле здания Обсерватории и перебирает свое тряпье. И самый обычный догматик, который иссушает и отравляет живое дыхание жизни. А также и тот, кто умирает от застенчивости, равно как и тот, кто непереносим в обществе из-за своего хамства. Словом, это те, для которых ничто не бывает в достаточной мере «чем-то».

Жажда абсолюта… Клинические формы этого заболевания поистине многообразны, или, вернее, слишком многочисленны, чтобы пытаться их назвать. Предпочтительнее поэтому описать какой-нибудь единичный случай. Но только при условии не упускать из виду его родства с тысячью других случаев, с другими недугами, внешне столь непохожими, что их обычно не связывают с данным случаем — ведь не существует микроскопа, помогающего обнаружить возбудитель, вследствие чего мы еще не научились выделять этот вирус, и за неимением лучшего зовем его жаждой абсолюта…