Уильям Моэм - Сплошные прелести

— Ну а что она такое выделывала? — спросил я, тараща глаза.

— А чего она не выделывала? Что, по-твоему, твой дядя скажет, если застанет меня, а я тебе такие штуки говорю? Не было человека, чтоб зашел выпить, а она с ним не спуталась. С кем попало. Ни на одном не остановится. Всякий раз с новым. Слыхать, просто жуть что было. Тогда у нее и с Лордом Джорджем началось. Он в этакие забегаловки не имел привычки ходить, слишком важен, но вроде завернул ненароком — его поезд опаздывал, и тут-то он ее приметил. С того раза оттуда не вылазил, крутился среди всякой голи, а те, ясно, знали, с чего он там, а у самого жена и трое детей. Как тут не пожалеть его жену. А пересудов! Ну, пришлось миссис Ривз сунуть Рози жалованье да сказать: складывай вещички и прощай. Право слово, еще хорошо, что так обошлось.

Я отлично знал Лорда Джорджа. Звали его Джордж Кемп, а титул, под которым он был известен, дали ему в насмешку — за манеру важничать. Он торговал углем, немного — недвижимостью, и у него был пай в угольном судне, если не в двух. Жил он в собственном новом кирпичном доме, стоявшем в собственном саду, и имел рессорную бричку. Был он цветущего вида, крепкого сложения, с наглыми голубыми глазами, и носил острую бородку. В моей памяти он остался подобием развеселого краснолицего торговца со старинной голландской картины. Одевался Лорд Джордж всегда броско, и когда проезжал на рысях по главной улице, в песочного цвета куртке с крупными пуговицами, в рыжем котелке набекрень и с красной розой в петлице, то на него смотрели все. По воскресеньям он ходил в церковь в блестящем цилиндре и длиннополом сюртуке. Все знали, как ему хотелось быть церковным старостой и как много пользы принесла бы его энергия, но дядя сказал: «При мне этому не бывать», и хоть Лорд Джордж в знак протеста целый год ходил в часовню, дядя был непреклонен и не замечал его, сталкиваясь в городе. Потом согласие было восстановлено и Лорд Джордж снова стал появляться в церкви, но к руководству и близко не был допущен. Местные дворяне числили его крайне вульгарным; и точно, он был тщеславен и хвастлив. Осуждали его истошный голос и громкий хохот; если он заговаривал с кем-то на улице, то и на другой стороне слышно было каждое слово; его поведение почитали безобразным. Слишком он был общителен, так держался, будто никогда и не занимался коммерцией; был не в меру настырным. Но если он своим панибратством, и общественной активностью, и кошельком, всегда открытым при сборах на ежегодную регату или праздник урожая, и желанием со всеми обходиться по-доброму надеялся сломать сословные перегородки, то ошибался. Его попытки к сближению наталкивались в Блэкстебле на неизменную враждебность.

Помню, как-то раз, когда у тети была в гостях жена доктора, Эмили доложила, что дядю хочет видеть мистер Джордж Кемп.

— Но, Эмили, кажется, звонили в парадную дверь, — сказала тетя.

— Да-с, он пришел с парадного хода.

Наступило минутное замешательство; никто не знал, как поступить при такой неожиданности, и даже Эмили, знавшей, кому полагается входить через парадную, кому через боковую и кому через заднюю дверь, стало немного не по себе. Тетя, добрая душа, искренне огорчилась, что кто-то может поставить себя в столь ложное положение, а жена доктора презрительно фыркнула. Наконец, дядя взял себя в руки.

— Проводите его в кабинет, Эмили, — сказал он. — Я приду, как только допью чай.

Однако Лорд Джордж неизменно оставался безудержным, непоседливым, шумным и кипучим. Он говорил, город-де замер, и намерен был его расшевелить. Хотел учредить компанию по организации туристских поездов. И не понимал, отчего бы не устроить второй Маргит. А почему в Блэкстебле нет мэра? Вот в Ферн-Бэе есть же.

— Он сам в мэры метит, — морщась, поговаривали в городке и присовокупляли: — Дьявол гордился, да с неба свалился.

А дядя замечал: «Бодливой корове бог рог не дает».

Я, нужно добавить, смотрел на Лорда Джорджа так же осуждающе и свысока, как и все. Бесило, что он мог остановить меня на улице и, называя по имени, завести беседу, будто не существовало никакой разницы в нашем общественном положении, и даже звал играть в крикет с его сыновьями, моими сверстниками. Но те ходили в обычную школу в Хэвершеме, и я, конечно, не мог иметь с ними ничего общего.

Пораженный и взволнованный рассказом Мэри-Энн, я верил ей с трудом. Прочитав достаточно романов и многое узнав в школе, я неплохо разбирался в вопросах любви, но относил их только к молодежи. У меня в голове не укладывалось, как мог человек с бородой, имея сыновей моего возраста, испытывать подобного рода чувства. По моему убеждению, с женитьбой все кончалось. И способные влюбляться люди старше тридцати лет вызывали во мне неприязнь.