Пер Лагерквист - Улыбка вечности. Стихотворения, повести, роман

Одно лишь видишь: пронзенный бок
и кровь из раны ужасной.
Не плачь, Мария, ты узнаешь в срок:
Иисус терпел не напрасно.

О Царстве Божьем в предверьи конца
молил пред сворой людскою —
все зло мирское по воле Отца
искупил кончиной благою.

Вы не настигнете меня, —
меня уже убили,
с последним стуком сердца я
ушел из вашей были.

Всей вашей власти надо мной —
лишь миг — и нет нимало:
меня ведь нет в стране земной,
и мук моих не стало.

Сколь мало может человек!
Отныне я свободен,
уплыв от вас на дальний брег
и с вами став несходен!

Эта земля у тебя одна,
нянчило тебя поле.
Тебя эта северная страна
рожала в крови и боли.

Ответь же любовью в свой черед
матери терпеливой.
Старится двор, где юность живет,
и окрестности в сердце живы.

Щеколда калитки, за столько лет
истертая от ладоней
родных, и липы душистый цвет
в разросшейся темной кроне
так любимы, что никогда
мне так не любить иного.
Из мертвых я буду рваться сюда,
к калитке дома родного.

Я помню материнский дом
и жизнь под крепким кровом,
что Библии тяжелый том
блюл твердым, древним словом.

Где этот вытертый порог
и выбитые плиты —
покоятся и чают срок,
в родной земле укрыты.

Но сам я — где найду покой?
Не здесь. И не в грядущем:
оно произойдет с душой —
но не со мною сущим.

Подточена моя душа,
как под землею корни:
промчит ли буря, лес круша —
не обрести упор мне.

Я это знал. Я с детских лет
ждал мук моих: не минут.
И в бездну человечьих бед
я ныне опрокинут.

Где тот, кто властен нас спасти,
единственный, предвечный, —
дать корни, чтобы нам расти
над бездной человечьей?

Теперь я стар и не у дел,
и не работник боле.
Один остался мне удел —
глядеть на сад и поле.

Все нынче уродилось тут.
Вот-вот покосят травы.
Мне дочка с зятем отдадут
всю часть мою по праву.

Но уж мое невелико.
Чужой в своем подворье,
ушел я в думах далеко,
в края, где буду вскоре.

В края, где не шумят поля
насущним спелым хлебом —
иная мне видна земля
под теплым летним небом,

иной, я вижу, умолот
везут на мельню Бога.
Он мелет человечий род
и взвешивает строго.

И быть там хлебу на столе
с иного урожая,
что Он собрал по всей земле,
в Себе преображая.

Душа, падешь на жернова,
дробясь для жизни новой.
Чем будешь в вечности жива?
Что отлетит с половой?

Уходим стежкой полевой.
Уж на нее ступил я.
Уже почти над головой
бьют мельничные крылья.

А всюду нивы — сколь скудны
в сравненье с полем нашим:
колосья изредка видны
среди бескрайних пашен!

Что ж Ты сбираешь от трудов,
что всех моих поболе?
С благоговением, без слов
гляжу на Божье поле:

где ж мне сыскать жену, сынка —
давно их нет на свете?
Когда меня пожнет Рука —
поспеть ли зернам этим?

Взойти ли нам в Его земле,
возделанной трудами?
И стать ли хлебом на столе,
накрытом под звездами?

Люди, головы склоните…
Где ты, мой сынок?
Лес и горы, что ж молчите?
Где же мой сынок?

Нет во гробе его тела…
На моем пути
Огнь и воды одолела —
не смогла найти.

Чу… Изиды плач: ей вторя
Иштар слезы льет…
И Марии взвыть от горя
подоспел черед.

Ниже головы склоните —
Нет сынка со мной!
Скалы, рощи, не томите!
Где ж он, мой родной?

Тяжко мне, тяжко
под тягостью крыл —
крылья меня тяжеле.
Светлые выси
день озарил —
темень в моем ущелье.

Нечто во мне,
но превыше меня,
несло меня, в выси целя —
больше не плыть мне
в сиянье дня,
крылья отяжелели.