Рюрик Ивнев - Юность

Боря слушал, и на душе было как-то холодно, пусто, точно все, что рассказывал Эдуард Францевич, было давно, и точно все это касалось не его, не Верочки, а каких-то далеких, малоинтересных людей.

— Я бы вероятно вам все простил и был бы привязан к вам еще больше, чем прежде, но я теперь люблю и почти счастлив.

Эдуард Францевич пожал Борину руку.

— Может быть, она еще согласиться?

— Нет. Нет. Сестра? Я знаю, что нет…

— Кирюша, вот эту записку передайте Пурадзеву и потом приходите сюда. — Боря немного бледный, взволнованный. Серое штатское пальто. Синяя студенческая фуражка.

— Борис Арнольдович, а вам не холодно так?

— Нет, нет, скорее.

В саду уже пахнет весенним солнцем. В лужицах играют лучи — тоненькие, блестящие, как золотые иглы. И голубые пуговки, блестки, песок мокрый, точно у берега и хрустит. Издали доносится крик детей, смех и говор бонн — больше французских и немецких. Кирюша ушел через калитку и, не прощаясь, улыбнулся, как всегда, нежно. Большой полосатый мяч, синий и красный, упал почти у Бориных ног. Закутанные пухлые существа через минуту возились около.

— Ах, ты пузатик.

— Ты сам пузатик. Я — городовой, а мяч — разбойник, он убегал. А ты папиросы куришь?

— Папиросы? Нет?

— Все большие курят. Значит ты — девчонка. Я буду курить.

— Борис Арнольдович! Он сказал, что уже все сделано вчера. Там было просто страшно. Дом огромный желтый и окна точно щелочки. Пурадзев грязный, тоже желтый, там, я думаю, все желтые. И он еще сказал, что Берг изменил, главное сделано, но не так, как хотели бы, теперь надо дня два пробыть… у… Понимаете?

— Разве это необходимо?

— Да. Этот Берг все испортил. Он струсил. Он бывал прежде, а теперь… — Кирюша останавливается, делает большие глаза. Он будто во сне, лицо — совсем белое.

— Успокойтесь, я думаю, все обойдется…

— Сад кажется Боре муравейником. Бегают, что-то делают, кричат, будто все это страшно важно.

— Кирюша, посмотрите на детей в саду. Они не напоминают вам кого?

— Где?

— Вот эти дети, сад…

— Как пахнет весной.

— Вот он, вот он, он мячик мой хотел утащить. Ты не куришь, ты не куришь, а он, а он, курит? Он курит?

— Нет, я не согласен. Помочь, написать, но два дня у себя… Нет. Нет. Это невозможно.

— Но, Павел Иринархович, из-за Берга все известно. Будут искать. Два дня необходимо остаться в Петербурге.

— В моем доме нет.

— Боря возвращается в свою комнату, немного сконфуженный.

— Кирюша, я говорил — нет.

— Не позволил?

— Конечно, нет.

Кирюша ничего не сказал. Он заплакал. Как-то беспомощно, жалко. Кирюша плакал долго. Потом начал просить.

— Но ведь он отказал. Он не перерешит.

— Нет, не у него, но вы могли бы, у вас? Он же никогда здесь не бывает.

Пауза.

— Решено?

— Решено.

— Я знаю, вы добрый, вы согласитесь.

Прохладный ветер. Мост, как дуга. Бледное небо. Автомобиль подпрыгивает.

— Вы не слишком скоро. Вас оштрафуют.

Николай Архипович в дамском платье, закутанный, под вуалью. Рядом — Боря, напротив бледный, как полотно, Кирюша.

— Уж лучше в речку, только не это. Мне так страшно. Я убью Берга.

— Кирюша, замолчите. Вы только нервируете.

— Если бы не он, мы были бы уже…

— Ах, не считайте. Лучше закройте окно. Дует.

— Он сегодня дома?

— Нет, он сегодня на вечере у фон Корн.

— Матильду Корнеевну вы не знаете?

— Маман Ксении Эразмовны? Я ее не видел. Она отдельно…

— Да, да, на Поварском. Это целая история.

— Николай Архипович, мне все кажется, что…

— Ах, оставьте, Кирюша.

Автомобиль выехал на набережную. Мелькнули река, перила, вот старый дом, вот черный подъезд.

— Барин уехали?

— Так точно.

— Вера Арнольдовна?

— Барышня у себя. Да. Вас ожидают. Да, молодой человек, что бывает у вас часто.

— Карцев?

— Так точно. Карцев будут.

Николай Архипович, неловко кутаясь в манто, поднимается за Борей. Кирюша, желая отвлечь внимание лакея, прикованного к странной даме, трясущимися руками достает папиросу и просит дать спичку. Долго не удается закурить. В это время Николай Архипович и Боря проходит наверх.

— Вот здесь пока подождите. Я сейчас.

— Алеша, это вы?

— Я.

Боря целует Алешу, жмет руку.

— Вы добрый, хороший. Я соскучился.

— Да. Да. Я знаю. Вот послушайте, дайте руку, это сердце очень бьется? Да? Впрочем, это не только от вас, мы сейчас бежали.

— Бежали?

— Да, не шутите. По-настоящему, как в средние века, из замка, с переодеванием. Только вы не подавайте вида, что узнаете Николая Архиповича. Хорошо? Ведь я вам о нем рассказывал.