Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

На одной из крепостных стен Калемегдана. Я прикрыл рукой глаза от солнца и в обширном пространстве поверх тенистых рвов, поросших травою, увидел мир насекомых и мошек, паутины и птиц. Воздух вокруг наполняли бесчисленные живые существа, и все они находились в движении. По камням у меня под ногами шныряли ящерицы и пауки, а рядом, в свежеразрытой земле, извивались личинки и черви, сражаясь с воздухом и светом. И тогда я почувствовал, насколько неверно наше эгоцентрическое представление, будто мы шагаем по земле и находимся в воздухе как в чем-то разъединенном и как нечто разъединенное, и насколько справедливо представление о том, что мы составляем со всем нас окружающим море живых существ, то бурное, то спокойное. Мы не живем, мы просто есть жизнь! Существование личности, как и ее смерть, лишь преходящие заблуждения, две мгновенных волны в океане движений, которые нас окружают. И мне показалось, будто я увидел основу нашей мысли о вечной жизни и воскресении. Вечная жизнь заключена в сознании того, что все наши границы, все состояния и перемены — суть лишь воображаемые и унаследованные заблуждения, а воскресение — в открытии того, что мы никогда не жили, но вместе с жизнью существуем всегда.

Здесь, как и в Белграде, я вижу на улицах много молодых женщин с проседью или вовсе седыми волосами. Их лица измучены, но молоды, а формы тела еще больше выдают их молодость. Мне кажется, будто я вижу, как над головами этих слабых созданий прошла рука минувшей войны и осыпала их преждевременной сединой, сквозь которую просвечивает их молодость.

Эта картина не сможет сохраниться для будущего; головы этих женщин скоро еще сильнее поседеют, а затем и вовсе исчезнут с волнующейся поверхности прохожих. Жаль. Ничто лучше и красноречивее не сказало бы будущим поколениям о нашем времени, чем седые головы молодых, у которых целиком или частично украдена беззаботность и радость юных лет.

Пусть в этой заметке останется хотя бы память о них.

Сараево. 14 июня 1946 года

Когда набухшая, влажная и потемневшая почка дикого каштана собирается раскрыться, на ее поверхности сперва возникает светло-зеленая в глубине, а наверху чуть-чуть красноватая полоска, похожая на первый бледный отсвет зари на весеннем небе.

От внезапного летнего ливня я укрылся в небольшие сени позади деревянного дома.

Замкнутое пространство, в котором нет окна, а только стены и дверь. Сени ведут в сад, но служат и чуланом. Здесь всегда сухо и тихо. Зимой — тепло, летом — прохладная свежесть. Мягкий свет, белизна и покой и всегда, в любую пору дня и года, то доброе уединение, которое не отделяет от людей и мира, но побуждает человека спокойно думать и лучше видеть и людей и мир.

Я видел многие великие строения на земле, и высокие горы со снежными вершинами, уходящими в небо, и, наоборот, с этих гор — далекие пространства суши и моря, и на все, с чем я когда-либо встречался, я смотрел с большим любопытством, с радостной благодарностью, но все это вместе, и даже больше того, я часто нахожу в мысли: замкнутое и ограниченное пространство есть благо, которое человек создал по своему замыслу, своими руками и для себя. Когда ты попадаешь в это пространство и оно укроет тебя, ты, как никогда и нигде, понимаешь и любишь человека и все, что ему принадлежит.

А ведь, кажется, совсем пустяк. Ничего нет. Белые стены в полутьме. Большие дубовые двери, которые служат и четвертой стеной, и окном, и выходом в мир. Кое-какой садовый инвентарь, сваленный на пол или развешанный по стенам, несколько пустых горшков и случайная доска, которая может послужить сиденьем, но не обязана так называться и всегда им быть.

Замкнутое пространство, созданное человеком для человека, голое и безымянное пространство, и в нем неизменное ощущение, что ты один, что ты укрыт и защищен, что тебе все знакомо и близко, что нет минуты, когда бы ты был добрее, чище и выше душою.

На обширном картофельном поле одинокий подсолнух под облачным небом. Он повернулся к востоку, хотя солнце весь день не показывалось и сейчас где-то на западе, за облаками. Но он, видимо, потерял ориентировку и вот стоит, растерянный, обезумевший, с самого утра смотрит на восток, ожидая солнца. Иначе он не может.

В Марселе. Или мне только кажется, или же разговоры, которые ведутся вокруг, столь же необычны, как и все, что во мне происходит.