Светлое будущее

Пришли Сериков, Новиков и Светка. Рассказали о ходе дел над книгой. Оказывается, дела идут как следует. И даже лучше. Так что мое отсутствие сказывается благотворно. Потом они рассказали последние новости и сплетни. У Сидорова из сектора этики украли дубленку. У Китаевой ревизия обнаружила махинации на тысячу рублей с профсоюзными марками. Институт кипит. Китаева в институте больше двадцати лет. Старый член партии. Начальство хочет ее спасти как ценного работника (как стукача?), а низы требуют крови. Приехала делегация из Югославии. Очень хотели встретиться со мной. Тваржинская усмотрела в этом криминал, ибо югославы, как известно, все ревизионисты. Карасева опять не выпустили за границу на симпозиум, а там из- за этого был маленький скандальчик. Новый ученый секретарь задергал институт бумажной формалистикой. Начинают копать иод диаматчиков, ищут позитивистские шатания. В общем, маразм крепчает. Все уверены в том, что я пройду в членкоры. Поговаривают о том, что пора наш отдел превращать в самостоятельный институт.

— И устроить погром, как у социологов, — смеюсь я. — Надо сначала пару коллективных книжек выпустить серьезных, несколько сборников и индивидуальных монографий. Года через два можно будет и об институте вопрос поставить.

Потом рассказали мне последние анекдоты. И все — о съезде. Приходит ребенок из детского сада, плачет, говорит, что больше туда не пойдет. Почему, спрашивают его. А потому, говорит, что воспитательница нас все время пугает: съест капеесес, съест капеесес! Или такой: при входе во Дворец съездов люди спрашивают у делегатов, нет ли лишних билетиков. Зачем вам, удивляются делегаты. А тут комедию смешную показывают, говорят люди.

А вот отгадай, — говорит Новиков, — что это такое...

Он двигает рукой сверху вниз и чмокает губами. Я, конечно, не знаю...

— Это прибытие партийно-правительственной делегации.

А Сериков прочитал стихотворение:

В общем, было очень весело. После того как они ушли, заявился Дима. Привез ужасно много еды и подробнейший отчет о процессе Хлебникова. Тот отделался пустяками: всего пять лет. Разговорились о диссидентах вообще и пришли к единодушному заключению: советское диссидентство теоретически выделяется из общего либерализма лишь степенью своего негативного отношения к советской реальности, а не продуманностью некоей позитивной программы преобразований. Зато полностью разошлись в оценке их практической деятельности. Дима возвел их в ранг героев, а я сказал, что они — спекулянты на ситуации определенного рода, что они думают не столько об обществе, сколько об удовлетворении своего тщеславия. Дима сказал, что думать так — пошлость. Однако разумных аргументов Дима не привел. Конечно, среди них есть героические личности. Но не они определяют общую картину. Дима сказал, что, если даже у них тысяча человек будут прохвосты и лишь один — герой, все равно этот один придаст целому героическую окраску. Я этого понять не мог. И мы стали говорить о каких-то пустяках.

— Трудиться и жертвовать собой, — говорит Сашка. — А ради чего? Во имя народа, говоришь? Народу служить? Демагогия это, и ты сам прекрасно знаешь.

Сталин со своей бандой творил мерзости во имя народа. И сотни тысяч его подручных убивали и терзали людей во имя народа. И нынешние сотни тысяч хапуг и карьеристов творят во имя народа.

— Не все же хапуги и карьеристы.

— Не все. А много ли ты среди своих знакомых назовешь людей иного рода? А ты спроси их, во имя чего они такие? А что такое народ? Население?

— Нет, конечно, не население. Народ — категория социальная. Видишь ли...

— Вижу. В прошлом веке это еще имело смысл. А теперь не то. Рабочие? Крестьяне? Уборщицы? Солдаты? Канцелярские служащие? Студенты? Учителя? Где он, твой народ, как социальная категория?! Те, кто хуже всех живет? Хорошенькая категория! Чем рабочие хуже живут, чем дядя Антон? Ты сам писал, что уровень жизни больших масс населения определяется характером социального строя общества. Правда, ты писал, что у нас высокий уровень, растущий и перерастающий. Хотел бы я знать, ты это написал после того, как за картошкой сходил или до этого?! Солженицын прав: надо в корне менять всю систему наших понятий, оценок и целевых установок. Требование свободы слова — реальность. Долой цензуру — реальность. Свобода эмиграции — реальность. Гласность — реальность. А это все нечто иное, чем «во имя народа». Думаю, что и «народу» от этого будет лучше. Правда, те, кто такие требования выдвигает, душатся от имени «народа», во имя «народа» и силами самого «народа». А работа во имя Общества, Государства, Партии есть просто циничный карьеризм или тупость.