Халиль Джебран Джебран - СБОРНИК - СТРАННИК. ПРИТЧИ И РЕЧЕНИЯ

1914 год является рубежом, знаменующим внутренний перелом в миросозерцательной позиции Джебрана. Обозначившийся в творческой и духовной эволюции писателя период отчаяния, мрака, душевных метаний и мучительного одиночества совпал с годами Первой мировой войны, хотя предвестья этих настроений наблюдаются уже в самом начале 10-х годов.

Остро переживая то бедственное и униженное состояние, в которое попала его родина, Сирия, он с болью и горечью сознает, что «рабство перед рабством» давно уже стало нормой существования его соотечественников на Востоке.

У Джебрана теперь уже больше не вызывают сочувствия люди, «сильные в своей слабости», покорные деснице рока, не смеющие противиться игре «слепой силы», бессмысленной, темной, безнравственной, властвующей над судьбой человека, страшащегося свободы. Неудовлетворенный настоящим, он ожидает революционных перемен в Сирии. Мэри Хаскелл, близкий друг Джебрана, в 1913 г. записывает в своем дневнике: «Халиль жаждет революции. Он считает, что даже в случае ее провала самоуправление будет достигнуто».

Отдаться стихии, научиться «любить бурю, а не бояться ее» – этим велением проникнут одноименный рассказ, вошедший в сборник «Бури» (1920), который включал в себя неоднородные, зачастую противоречивые произведения разных лет. В символике Джебрана буря – это стихия, освобождающая от всего помертвелого, ложного, будь то Боги, мысли или желания, «от всех цепей Вчера». Не приемля западный прогресс, бездушное свободное предпринимательство буржуазного века, равно как и доживавшую свои дни феодальную систему на арабском Востоке, герой рассказа бежит от людей и ищет спасения в одиночестве, в котором видит «жизнь для духа и сердца, мысли и тела».

Мотив одиночества, бесприютности, затерянности человека в мире постоянно возникает во многих произведениях и письмах Джебрана. «Жизнь – это остров в море одиночества и уединения. Жизнь – это остров, и скалы его – желания, деревья – сновидения, цветы – отрешенность, а родники – жажда». И в этой жизни поэт с тоской переживает свою отчужденность, разлад с самим собой, с миром и людьми, которых отделяет от него пропасть непонимания. «Я чужой в этом мире... Я чужой, и нет на свете ни единого человека, кто знал хотя бы слово на языке моей души».

Тема одиночества перекрещивается с темой безумия, с наибольшей экспрессией раскрытой в книге «Безумец» (1918). Джебран развивает известный в поэтике романтизма мотив спасительного «мудрого безумия», в котором смятенный дух обретает убежище от убогого благоразумия, рассудочности, царства холодного расчета. Безумствующий восстает в одиночестве против окружающей обезличенной жизни с ее фальшью, поддельностью, ханжеством. В этом мятежном безумии кроется попытка человека обрести себя и сохранить свой подлинный лик, не изменив своему идеалу.

Проблема подлинного и мнимого, «лица» и «личины», поставленная в «Безумце», поворачивается новой гранью в сборнике «Предтеча» (1920). Желание перекинуть мост через пропасть непонимания побуждает Предтечу надеть личину. Преисполненный сострадания и любви к людям, он, однако, не в силах разбудить их сердца и попытки его терпят неудачу: люди отворачиваются от него. Тогда он скрывает свою любовь и нежность под маской притворной ненависти и жестокости и в итоге достигает своей цели.

Время, в которое жил и творил Джебран, явилось свидетелем острого кризиса господствовавших канонических исповеданий, упадка влиятельности ортодоксальных, традиционных мировых религий. Люди, изверившиеся в официальных религиях современности и отвергавшие их, жаждавшие духовности и не могущие проникнуться научным мировоззрением, отказывались от религиозности в традиционном ее обличий в пользу теософических «научно-религиозных» учений, предлагавших новые формы целостного религиозного постижения мира и нравственной практики.

Религиозная ситуация, сложившаяся к тому времени в Ливане, отличалась необычайной напряженностью. В стране насчитывалось около двух десятков конфессиональных общин, противостоявших одна другой и потому постоянно противоборствовавших.

Для Джебрана, как и для другого видного ливанского писателя-романтика ар-Рейхани, выходцев из традиционных христианских (маронитских) семей, имевших опыт общения с носителями различных религиозных воззрений и болезненно переживавших религиозную рознь на родине, безрелигиозность, так же как и религиозность в традиционном догматическом смысле, были в равной степени неприемлемы.