Максим Ехлаков - Солнечные пятна

— Я прощаю тебя, Эдвард Ротберг, — ответила она. — Прощаю за все, но не за отца. Ты убил его, и за это умрешь.

Она пнула его в живот, и он полетел в воду.

Следующим стоял ан-Надм. Он упал на колени, и камень придавил ему ноги. Сквозь слезы он сказал:

— Пощади!

— Ты убил мою любовь, Малик ан-Надм. Тебе нет прощения. Умирай.

Она пнула его в грудь, он заверещал и завалился на спину, но не упал вниз. Она пнула его в бок, еще и еще, вынуждая перекатываться, а потом столкнула с моста его камень. Шея вазира хрустнула и он умолк, а камень утянул его обмякшее тело в воды Шема.

Настал черед хана. Он тоже плакал, но держался.

— Аксакал! — обратился он почему-то к Белобороду. — Я делал все как надо. Не моя вина, что все так повернулось.

— О чем он? — удивилась Алов.

— Уже неважно, — Белобород покачал головой, — я потом расскажу вам.

— Нет, важно! Говори!

— Аксакал просил меня дать сыну какое-то снадобье… Он не говорил, что это и зачем. Сказал только, что мой сын станет властелином мира…

Алов посмотрела на Белоборода.

— Да, владычица, — отвечал тот. — Изначальный план был другим. Проклятый глупец ан-Надм убил Озхана и все испортил.

У Алов потемнело в глазах, сердце бешено заколотилось, и боль распорола живот.

— Ты планировал все заранее?

— Владычица…

— Ты планировал все? Ты хотел разрушить мир!

— Мир был бы разрушен и без меня! Я лишь хотел, чтобы это случилось тихо и бескровно…

— Стража! Взять его! — Белоборода схватили. — Камень сюда!

— Что ж, — старик понурился. — Я готов к этой жертве.

— Вайсбарт из Леса, смертепоклонник. Ты виновен в злоумышлении против мирового порядка. Ты умрешь.

Белобород шагнул с моста, не дожидаясь толчка, а Алов вернулась к хану. Тот трясся и рыдал бесшумно, лицо его было перекошено и залито слезами и соплями. Жалкий, ничтожный, ты недостоин жить.

— Озмак, сын Тургута из рода Демиркол. Ты виновен в нарушении мира, а также в убийствах тысяч жителей города. Ты — воплощенное зло, а злу не место в моем мире.

Толчок — и вот уже мутная вода сомкнулась над головой хана.

Решем-Цедер стоял прямо, будто гордясь своим камнем, ветер развевал его редкие седые волосы.

— Старик без имени! Ты стоял за ужасом, который обрушился на наши страны. Ты — еще большее зло, чем хан.

— Я победил, — сказал Решем-Цедер. — Новый День веками шел к этому: мы разрушили старый мир. Мое дело завершено. Я умру с радостью.

Он повернулся и шагнул к краю, но остановился и сказал через плечо:

— Да пребудет с тобой благословение Апеш-Мааца, владычица Алов. Теперь ты одна против всех.

Прорицатель прыгнул в воду сам.

С трудом переставляя ноги, Алов вернулась в тронный зал. Боль лишала ее сил, мир вокруг покрылся пеленой из стеклянных игл.

— Вот, матушка, — Ярелл дал ей своего лекарства. — Выпей скорее.

Стеклянные иглы скатились по пищеводу и разлетелись в желудке на тысячу осколков, а с ними раскололась и боль. Сейчас, еще немного — и она успокоится совсем, утихнет, уснет. Увы, ненадолго.

С каждым ударом сердца мир принимал знакомые очертания, звуки приобретали объем, а цвета — глубину.

— Суд окончен, — сказала она наконец, снова обретя способность говорить. — Теперь еще кое-что.

Она вышла на площадь, и те люди, которые еще стояли там, кланялись ей. Стражники наперебой предлагали понести ее, видя, с каким трудом ей дается ходьба, но она была непреклонна.

Солнце уже катилось с небес, окрашиваясь цветом пламени. В молчании Алов прошла по развалинам, пересекла мост и вступила на восточный берег, а люди, что встречали ее, шли за ней, и процессия становилась все больше. Они шли по узким улочкам старого Шемкента, и дошли до погребального холма. Стражники не пустили толпу внутрь ограды, и на кладбище остались лишь Алов и несколько ее спутников.

Могила Озхана была уже не свежей. Дожди разровняли глину, цветы увяли. Однако повсюду уже проклюнулись весенние ростки, придавая кладбищу немного радостный вид.

Алов провела рукой по перекладине надгробного камня. Слезы невыносимой грусти так и хлынули из ее глаз. Будто вся тяжесть мира разом навалилась на нее. Озхан, Озхан, я теперь совсем одна.

Она подняла голову и посмотрела вокруг. Вид с погребального холма открывался чудесный. В закатных цветах город внизу казался горящим, крыши его пламенели, а чуть дальше на запад высился частокол шпилей Симиуса. Дым, что вечно укутывал их, развеялся, открыв взорам западный горизонт и солнце, садящееся в море, и дорожку из бликов, протянувшуюся к самому берегу. Пройти по ней и раствориться в сиянии Солнца. Может быть, правы жрецы Урукашты, считающие его единственным настоящим богом?