Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

Он замолчал и потом добавил так тихо, что она едва услышала его слова.

— Знаешь, теперь я впрыскиваю им чистую воду. Ты сама как-то обратила внимание, что больше не слышно моей ступки; а я сказал тебе, что у меня еще есть в запасе лекарство… Вода успокаивает больных, вероятно, в силу простого механического воздействия. Конечно, я по-прежнему мечтаю облегчить страдания, устранить их! Быть может, это моя последняя слабость, но я не могу видеть страдания, прихожу в исступление от зрелища этой чудовищной, бессмысленной жестокости природы… И я лечу только для того, чтобы люди не так мучились.

— Но если теперь ты не хочешь исцелять больных, учитель, — сказала она, — не говори им всей правды, ведь жестокая необходимость обнажать язвы имела одно оправдание — надежду их излечить.

— Нет, нет, надо знать правду, несмотря ни на что, ничего не скрывать, все говорить о людях и явлениях. В неведении нет счастья, одна уверенность — залог спокойствия. Когда мы будем знать больше, мы, конечно, со всем примиримся… Но разве ты не понимаешь, что желание все излечить, все возродить — вызвано гордыней, эгоизмом и бунтом против жизни, которую мы объявляем бессмысленной, ибо судим о ней с точки зрения собственных интересов. Я чувствую, что стал яснее духом, что расширил, обогатил свой кругозор, с тех пор как склонился перед необходимостью эволюции. Моя влюбленность в жизнь победила, я уже не доискиваюсь ее целей, готов полностью довериться ей, совершенно в ней раствориться, отказавшись переделывать ее согласно собственным представлениям о добре и зле. Одна жизнь всемогуща, она одна знает, что творит и куда идет, я могу лишь пытаться постичь ее, чтобы прожить так, как она этого требует… И знаешь, я это понял лишь теперь, когда ты стала моей. Прежде я искал истину вовне, я мучился навязчивой идеей спасти мир. Явилась ты, и жизнь стала полной, мир ежечасно спасается любовью, огромным непрекращающимся трудом всего, что живет и размножается во вселенной… Жизнь безгрешна, жизнь всемогуща, жизнь бессмертна!..

Слова замирали на его губах, трепетные, как исповедь, как вздох того, кто отдается на волю высших сил. Она тоже больше не рассуждала, подчинившись тому же порыву.

— Учитель, я не хочу ничего, что противно твоей воле, возьми меня, пусть я буду твоя, пусть исчезну и вновь воскресну вместе с тобой в другом существе.

Они отдались друг другу. Потом опять раздался шепот: это были мечты о спокойном, здоровом существовании, о деревенской идиллии. Долголетний врачебный опыт подсказывал Паскалю, что жизнь на лоне природы лучшее средство от всех болезней. Он проклинал города. Чувствовать себя хорошо и быть счастливым можно только среди широких просторов, под жарким солнцем, отказавшись от денег, от честолюбия и даже от излишнего умственного труда, на который толкает нас гордыня. Не делать ничего — только жить и любить, возделывать землю и иметь чудесных детей.

— Да, ребенок, наш ребенок, который когда-нибудь родится… — повторил он тихонько.

Паскаль не докончил фразы, так взволновала его мысль о запоздалом отцовстве. Он избегал говорить об этом, но отворачивался и глаза его увлажнялись всякий раз, когда им улыбались дети, встреченные во время прогулок.

Клотильда ответила просто, со спокойной уверенностью:

— Конечно, он родится!

Для нее это было естественным, необходимым следствием близости. В каждом поцелуе заключалась для нее мысль о ребенке; потому что любовь, не имеющая конечной целью ребенка, казалась ей бесполезной и гадкой.

Отчасти поэтому Клотильда не любила романов. Она не увлекалась чтением, как ее мать; ей было достаточно полета собственной фантазии; от выдуманных историй ей тотчас же становилось скучно. Она не переставала удивляться и негодовать на то, что в романах никогда нет места ребенку. О нем даже не вспоминают, и если он случайно появляется, нарушая любовные утехи, — это катастрофа, неожиданность, серьезная помеха. Пребывая в объятьях друг друга, любовники, казалось, никогда не думают, что творят новую жизнь, что от их близости может родиться ребенок. А между тем естественные науки, которыми занималась Клотильда, подтвердили ей, что единственной заботой природы является плод. Только он имеет значение, и все усилия природы направлены на то, чтобы семя не погибло и мать зачала. Человек же, наоборот, возвышая и облагораживая любовь, устраняет самую мысль о плоде. В изысканных романах пол героев превратился лишь в орудие страсти. Они влюбляются, сходятся, расстаются, претерпевают жесточайшие муки, целуются, убивают друг друга, вызывают величайшие социальные потрясения, и все это ради любовных утех, вопреки законам природы, словно не подозревают, что, занимаясь любовью, люди зачинают детей, — это грязно и бессмысленно.