Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

— Слышишь, Клотильда, — вскричал обрадованный доктор, — сегодня вечером у меня нет времени проведать Сартера; но мы вернемся сюда завтра, ведь в этот день я обычно навещаю больных… Ах, если бы я не боялся… Если бы бабушка была моложе!

Его взгляд снова остановился на тете Диде. Но Клотильда, воспринимавшая его воодушевление с легкой улыбкой, мягко возразила:

— Нет, нет, учитель… Повернуть жизнь вспять ты не можешь… Идем же. Мы остались одни.

И действительно, все уже ушли. Маккар стоял на пороге и со своим неизменно глумливым видом смотрел, как удаляются Фелисите и Максим. А в комнате все так же неподвижно сидела тетя Дида, исхудавшая, позабытая смертью, и по-прежнему не сводила глаз с бледного, изможденного лица Шарля в рамке великолепных кудрей.

На обратном пути все были какие-то подавленные. Ландо медленно тащилось по раскаленной от зноя земле. Нависшие сумерки окутали грозовое небо свинцово-серой пеленой. Сначала путники лишь изредка перебрасывались отрывистыми словами, а затем, когда въехали в Сейское ущелье, и вовсе умолкли, — такая зловещая угроза таилась в гигантских скалах, которые, казалось, вот-вот сомкнутся. Не это ли край света? Не свалятся ли путники в бездонную пропасть? Над ними с громким клекотом пролетел орел.

Наконец снова показались ивы, ландо покатило вдоль берега Вьорны, и тут Фелисите сказала, без всякого перехода, словно продолжая прерванную беседу:

— Не беспокойся, его мать тебе не откажет. Хоть она и очень любит Шарля, но женщина она рассудительная и прекрасно понимает, что сыну будет лучше, если ты возьмешь его к себе. Нечего греха таить — мальчик не очень-то счастлив дома, вполне понятно, что его отчим больше любит собственных детей… Надо, чтобы ты все это знал…

И она настойчиво твердила свое, надеясь добиться от Максима определенного обещания. Она говорила без умолку, до самого Плассана. Затем, когда внезапно ландо въехало на тряскую мостовую предместья, она воскликнула:

— Да вот, кстати, и она, его мать… Эта пухлая блондинка, что сидит у дверей.

Она указала на лавку шорника, где у входа висели сбруя и недоуздки. Жюстина расположилась на стуле у порога и, дыша свежим воздухом, вязала чулок, а ее маленькие сын и дочь играли на земле подле нее; в глубине лавки был виден смуглый толстяк Тома, чинивший седло.

Максим не выказывал ни малейшего волнения и просто из любопытства повернул голову. Он очень удивился, увидев эту крепкую тридцатидвухлетнюю женщину, столь степенную и добропорядочную с виду, — как не похожа она была на ту сумасбродную девчонку, его ровесницу, которую он лишил невинности, едва достигнув семнадцати лет. Возможно, у него все же сжалось сердце, но потому только, что сам он был болен и уже чувствовал себя стариком, а она раздобрела, похорошела и была довольна жизнью.

— Никогда бы ее не узнал! — произнес Максим.

Между тем ландо, не останавливаясь, повернуло на Римскую улицу. Изменившаяся до неузнаваемости Жюстина — это видение прошлого — исчезла, потонула в неясном сумеречном свете и вместе с ней Тома, дети, лавка…

В Сулейяде стол был уже накрыт. Мартина приготовила вьорнского угря, соте из кролика и жаркое. Пробило семь часов, оставалось достаточно времени, чтобы не спеша пообедать.

— Да ты не беспокойся, мы проводим тебя на вокзал, — повторял доктор Паскаль племяннику, — на это понадобится не больше десяти минут… Раз твой саквояж там, тебе останется только взять билет и вскочить в вагон.

Увидев Клотильду в передней, где она вешала свою шляпку и зонтик, доктор сказал вполголоса:

— Знаешь, меня беспокоит твой брат.

— Почему?

— Я наблюдал за ним, мне не нравятся его движения. Боюсь, что ему грозит сухотка спинного мозга. В таких диагнозах я никогда не ошибаюсь.

Побледнев, она повторила:

— Сухотка спинного мозга…

И перед ее глазами встало страшное видение — сосед, совсем еще молодой человек, которого уже десять лет слуга возил в маленькой колясочке. Что может быть хуже этого несчастья, отсекающего, словно ударом топора, еще живого человека от жизни?

— Но ведь он жалуется только на ревматизм, — пробормотала она.

Паскаль пожал плечами и, приложив палец к губам, направился в столовую, где уже сидели Фелисите и Максим.

За обедом все были настроены благодушно. Внезапная тревога, охватившая Клотильду, пробудила в ней нежность к брату, подле которого она сидела за столом. Она оживленно за ним ухаживала, подкладывая лучшие кусочки. Дважды она останавливала Мартину, которая слишком быстро уносила блюда. И Максим все больше и больше пленялся Клотильдой, такой доброй, здоровой, разумной; ее обаяние действовало на него как ласка. И еще неясный ему самому план мало-помалу принял четкие очертания. Почему бы ему не увезти с собой сестру, раз уж собственный сын, похожий на слабоумного принца, отпугивает его своей мертвенной красотой? Мысль о том, что у него в доме появится женщина, ужасала Максима; он боялся их всех, так как начал наслаждаться ими слишком рано; но сестра — кто знает, — может быть, заменит ему мать. К тому же присутствие порядочной женщины послужит ему на пользу. По крайней мере, отец не посмеет больше подсылать к нему девок, — а он подозревал, что их появление у него — дело рук Саккара, — желающего доконать сына и поскорее прикарманить его деньги. Страх перед отцом и ненависть к нему заставили Максима решиться.