Маргарет Рэдклифф-Холл - Колодец одиночества

Этой осенью они часто виделись с семейством Мэсси, которые сняли свой обычный номер в отеле «Риц» и часто приглашали Мэри и Стивен на обед. Леди Мэсси, Агнес и полковник Фицморис, довольно приятный человек, приходили и несколько раз ужинали в тихом старом доме на улице Жакоб, и эти вечера всегда проходили в исключительном дружелюбии. Стивен говорила о книгах с полковником Фицморисом, а леди Мэсси распространялась о Брэнкомбе и ее планах на наступающий рождественский прием. Иногда Стивен и Мэри посылали в отель цветы, оранжерейные растения или большую коробку особого сорта роз — леди Мэсси нравилось видеть свою комнату полной цветов, присланных друзьями, это увеличивало ее значимость в собственных глазах. В ответ приходили сердечные письма с благодарностями; она писала: «Благодарю вас, мои дорогие дети».

В ноябре они с Агнес вернулись в Англию, но их дружба поддерживалась перепиской, ведь перо леди Мэсси было плодовитым, она была всего счастливее, когда писала. И вот Мэри купила новые вечерние платья и тащила Стивен в магазины, чтобы та выбрала несколько новых галстуков. Чем ближе был визит в Брэнкомб-корт, тем реже он покидал их мысли; для Стивен он казался первым плодом ее трудов, а для Мэри — воротами в безмятежное и спокойное существование.

Стивен так и не узнала, что за враг подготовил удар, нанесенный им леди Мэсси. Может быть, это был полковник Фицморис, который мог все это время скрывать свои подозрения; он почти наверняка много знал о Стивен — некоторые из его друзей жили по соседству с Мортоном. Может быть, это были просто недобрые сплетни, связанные с Брокеттом и Валери Сеймур, с которыми были знакомы Мэри и Стивен, хотя леди Мэсси так и не случилось их встретить. Но, в конце концов, это имело мало значения; что за важность, почему это произошло? По сравнению с самим оскорблением его источник казался незначительным.

Это письмо прибыло в декабре, всего за неделю до того, как они собирались выехать в Англию. Длинное, болтливое, мучительно бестактное письмо, полное неуклюжих и глубоко задевающих извинений:

«Если бы я так не полюбила вас обеих, — писала леди Мэсси, — это было бы куда менее мучительно — а теперь из-за всего этого я даже нездорова, но я должна считаться со своим положением в округе. Видите ли, я занимаю в глазах общества ведущее положение — и прежде всего я должна помнить о своей дочери. Слухи, которые дошли до меня о вас с Мэри — нечто такое, в подробности чего я не хочу вдаваться — буквально заставили меня прервать нашу дружбу и сказать вам, что мне придется просить вас не приезжать сюда на Рождество. Конечно, женщина моего положения, на которую смотрят все, должна быть крайне осторожной. Это так огорчительно и печально для меня; если бы я так не полюбила вас обеих — но вы знаете, как я привязалась к Мэри…» — и так далее; поток причитаний, полных самолюбия и жалости к себе.

Пока Стивен читала, она вся побледнела, и губы ее побелели, и Мэри вскочила на ноги.

— Что это за письмо ты читаешь?

— Это от леди Мэсси. Здесь написано… написано… — голос ее сорвался.

— Покажи мне, — настаивала Мэри.

Стивен покачала головой:

— Нет… лучше не надо.

Тогда Мэри спросила:

— Это о нашем приезде?

Стивен кивнула.

— Мы не поедем на Рождество в Брэнскомб. Милая, все в порядке — не смотри на меня так…

— Но я хочу знать, почему мы не поедем в Брэнскомб, — Мэри протянула руку и выхватила письмо.

Она прочла его до последнего слова, потом резко села и расплакалась. Она плакала, долго и мучительно, как ребенок, которого кто-то ударил ни с того ни с сего:

— Ох… а я думала, они так любят нас… — всхлипывала она, — я думала, может быть… может быть, они поймут, Стивен.

А Стивен понимала, что вся та боль, которую прежде обрушивала на нее жизнь, была ничтожной перед той нестерпимой болью, что выносила она сейчас, слушая эти рыдания, видя Мэри, раненую, совершенно сломленную, устыженную и униженную из-за своей любви, лишенную из-за нее всякого достоинства и защиты.

Она чувствовала странную беспомощность:

— Не надо, не надо, — умоляла она; а слезы жалости застилали глаза ей самой и медленно стекали по ее лицу со шрамом. Она потеряла в эту минуту всякое чувство соразмерности, видя в тщеславной бестактной женщине какого-то гигантского ангела-разрушителя; какую-то плеть, поднявшуюся против нее и Мэри. Конечно же, никогда леди Мэсси не вырастала до таких масштабов, как в этот час для Стивен.