Кнут Гамсун - Голос жизни (пер. Б. З.)

— Я - Элленъ. Хотите поужинать? Это ничего не значитъ, я совершенно свободно могу позвонить. Только вамъ придется пока побыть тамъ, въ спальнѣ.

Я вошелъ въ спальню. Изъ гостиной проникалъ сюда слабый свѣтъ. Я увидалъ двѣ постели. Элленъ позвонила и потребовала вина; я слышалъ, какъ горничная подала вино и вышла. Нѣсколько времени спустя Элленъ вошла въ спальню. Въ дверяхъ она остановилась. Я сдѣлалъ ей шагъ навстрѣчу, она слабо вскрикнула и бросилась ко мнѣ.

Это было третьяго дня вечеромъ.

Что было дальше? Имѣй терпѣніе, было еще много кой-чего. Когда я проснулся вчера утромъ, начинало свѣтать; дневной свѣтъ проникалъ въ комнату съ боковъ шторъ. Элленъ тоже проснулась. Она утомленно вздыхала и улыбалась мнѣ. Руки у нея были бѣлыя и бархатныя, грудь пышная. Я шепнулъ ей кое-что на ухо, она зажала мнѣ ротъ поцѣлуемъ, онѣмѣвъ отъ страсти.

Становилось все свѣтлѣй и свѣтлѣй.

Черезъ два часа я былъ уже на ногахъ. Элленъ тоже встала; ботинки ужъ она надѣла и зашнуровала платье. Тутъ-то испыталъ я нѣчто, отъ чего и сейчасъ еще леденѣю — будто это дикій сонъ. Я стою у умывальника, Элленъ чего-то возится въ сосѣдней комнатѣ, и когда она отворяетъ дверь, я оборачиваюсь и гляжу туда. Изъ открытаго окна несетъ на меня холодкомъ, и посреди комнаты, на длинномъ столѣ — покойникъ. Покойникъ, въ гробу, съ сѣдой бородой, — мужчина.

Угловатыя колѣна торчатъ вверхъ, какъ два угрожающихъ кулака, стиснутыхъ подъ саваномъ, лицо желтое, ужасное. При яркомъ дневномъ свѣтѣ мнѣ видно все. Я отворачиваюсь и не произношу ни слова.

Когда Элленъ вошла обратно, я былъ уже одѣтъ и готовъ итти. Я едва былъ въ состояніи отвѣтить на ея объятіе. Она тоже окончила туалетъ и вздумала провожать меня во дворъ, и я позволилъ ей итти и не сказалъ больше ни слова. Въ воротахъ она прижалась къ стѣнѣ. чтобы ее не замѣтили, и прошептала:

— До свиданія!

— Завтра? — спросилъ я, медля.

— Нѣтъ, не завтра!

— Почему же не завтра?

— Тише, дорогой, завтра у меня похороны, одинъ родственникъ умеръ. Вотъ поэтому и нельзя.

— А послѣзавтра?

— Да, послѣзавтра, здѣсь въ воротахъ, я буду тебя ждать. Будь здоровъ!

Я ушелъ…

Кто была она? А покойникъ? Какъ онъ сжималъ кулаки и въ какую противную гримасу сложились углы рта! Послѣзавтра она опятъ будетъ ждать меня. Итти мнѣ къ ней?

Я направляюсь прямо въ кафе Бернина, гдѣ спрашиваю адресъ-календарь. Раскрываю. Гамле Конгевей, такъ, — номеръ, отлично, — смотрю фамилію — узнаю, кто такая Элленъ. Жду немножко, пока подадутъ утреннюю газету, набрасываюсь на нее, посматриваю списокъ умершихъ; да вотъ оно, это объявленіе, первое въ длинномъ ряду, напечатано жирнымъ шрифтомъ: «Послѣ продолжительной болѣзни, вчера скончался мой мужъ, на 53-мъ году жизни». Объявленіе помѣчено вчерашнимъ числомъ.

Долго сижу я тамъ и думаю.

У мужа есть жена, — на тридцать лѣтъ моложе его; онъ много лѣтъ боленъ и наконецъ, умираетъ. Молодая вдова вздыхаетъ свободно, жизнь со своими очаровательными безумствами зоветъ ее, она повинуется голосу жизни и отвѣчаетъ: «Иду!»

И въ тотъ же вечеръ бродитъ она по Деставольду!

Элленъ, Элленъ, послѣзавтра!

1903