Джером Джером: Леди и джентльмены

— Помню, — поведал доктор, когда мы обедали в дружеской обстановке и дамы удалились в гостиную, чтобы без помех обсудить слуг, мужей и прочие хозяйственные вопросы, а нас оставили в обществе кларета и сумерек, — помню, однажды в нашей деревне разыгралась холера (кажется, лет двадцать тому назад). Так вот, эта бескорыстная женщина отказалась от лондонского светского сезона, чтобы остаться здесь и взвалить на свои плечи тяжкий груз. Не склонен петь дифирамбы: работа ей нравилась, и она ощущала себя в своей стихии. И все же должен признать, что трудилась она хорошо. Не боялась. Если того требовали обстоятельства, носила больных детей на руках. Всю ночь просидела в комнате площадью не больше двенадцати квадратных футов между умирающим крестьянином и его умирающей женой. И ничего с ней не случилось. И шесть лет назад, в разгар эпидемии оспы, вела себя точно так же. Невозможно поверить, что за всю свою жизнь леди проболела хотя бы один-единственный день. Помяните мое слово: графиня Н. будет все так же лечить больных в нашем приходе, когда мои кости будут греметь в гробу, и определять законы литературы, когда ваш бюст уже станет привычным украшением Вестминстерского аббатства. Замечательная женщина, хотя могла бы чуть меньше командовать.

Он рассмеялся, однако нотка раздражения в голосе не ускользнула от моего внимания. Доктор и сам казался человеком властным. Не думаю, что ему пришлась по душе та спокойная уверенность, с которой почтенная дама захватила в свои руки все вокруг, включая его самого и его работу.

— А вам еще не приходилось слышать историю свадьбы? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил я. — Чьей свадьбы? Графа?

— Я бы скорее говорил о свадьбе графини, — уточнил он. — Когда я сюда приехал, в округе без умолку сплетничали об этой истории, но со временем другие любопытные события постепенно стерли ее из памяти. Не сомневаюсь: почти все уже забыли, что графиня Н. когда-то стояла за прилавком в кондитерской.

— Что вы говорите! — не поверил я. Сознаю, на бумаге восклицание выглядит бледно, как и прочие искренние, эмоциональные замечания.

— Неоспоримый факт, — подтвердил доктор, — хотя особа едва ли похожа на продавщицу, правда? Но с другой стороны, знавал я графинь, чей род восходил к самому Вильгельму Завоевателю, а сами они подозрительно напоминали официанток, так что равновесие соблюдено. Мэри, графиня Н., тридцать лет назад носила имя Мэри Сьюэлл, была дочерью торговца льняными товарами и проживала в городке Таунтон. По местным меркам бизнес шел довольно успешно, однако никак не мог удовлетворить потребности семейства. Если мне не изменяет память, у Сьюэллов было семь сыновей и восемь дочерей. Самая младшая, Мэри, училась недолго и скоро сама начала зарабатывать на жизнь. Попробовала одно, другое, пока наконец не поступила на службу к кузену. Тот сумел стать булочником и кондитером, а со временем добился немалых успехов и даже держал собственный магазин в Лондоне, на Оксфордстрит. Должно быть, молодая особа отличалась необыкновенной привлекательностью, ведь графиня Н. еще и сейчас красива. Представляю нежную сливочную кожу, в те времена свежую и гладкую. К тому же на щеках девушек с запада Англии неизменно присутствуют очаровательные ямочки, а глаза сияют так, словно милашки только что умылись утренней росой. Особенным успехом в кондитерской пользовались ленчи для дам — бокал хереса и тарелка пирожных. Полагаю, Мэри щеголяла в каком-нибудь облегающем платье серого или черного цвета, с короткими рукавами, в достаточной степени обнажавшими полные руки, и с приветливой улыбкой непринужденно порхала между мраморными столиками. Там-то ее впервые и увидел нынешний граф Н., в ту пору еще молодой лорд С., только что окончивший Оксфорд и не успевший освоиться с опасностями холостяцкой жизни в Лондоне. Случилось так, что джентльмен сопровождал родственниц в салон фотографа, а поскольку в те дни отели и рестораны считались недоступными для дам, привел подопечных на ленч в кондитерскую Сьюэлла. Мэри очаровательно обслужила компанию, а теперь те из посетительниц, кто еще остался в живых, прислуживают ей.

— Женившись, граф проявил похвальное благоразумие, — заметил я. — Подобная жизненная позиция достойна восхищения. — Превосходный лафит шестьдесят четвертого года, которым угощал доктор, вселял снисходительное расположение ко всем без исключения мужчинам и женщинам, даже графам и графиням.

— Вряд ли он имел какое-то отношение к судьбоносному решению, — рассмеялся доктор. — Разве что, подобно Баркису, «испытывал расположение и постоянную готовность». Странная история; кое-кто отказывается верить в истинность событий. Однако те, кто хорошо знаком с графиней Н., полагают, что все случившееся вполне в духе ее сиятельства и соответствует правде. Ну а мне доподлинно известно, что так оно и есть.