Пэлем Вудхауз - Билл-завоеватель

Билл чувствовал себя несправедливо обиженным. Сильнее всего терзала не боль, и даже не то, что в рабочих с кувалдами он узнал дядю Кули, на чьи средства жил последние несколько лет, и Джаспера Кокера, лучшего друга и однокашника сперва по школе, потом по колледжу. Это бы еще ладно. Хуже всего, что необычайно красивая девушка, которая держала лом – мало того, улыбалась при этом счастливой улыбкой – оказалась сестрой Джаспера Кокера Алисой.

Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое, но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения – бисерную сумочку. А она его – ломом. Одно слово, женщина.

Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается телефон. В то же мгновение отворилась дверь и вошел верный Риджуэй.

– Мне показалось, что звонит телефон, сэр, – сказал камердинер.

– Мне тоже, – слабо выговорил Билл.

Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким. Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джаспер Кокер устраивал вечеринку.

Риджуэй снял трубку.

– Вы слушаете?.. Да… – проворковал он.

Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. – Да, я скажу мистеру Весту. – Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь по весне. – Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас сегодня видеть.

Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули -все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека крупные суммы денег, то будь добр по первому требованию являться на его зов.

– В Вестбери? – спросил он.

– В Вестбери, сэр, да.

– Скажи, я буду.

– Очень хорошо. – Риджуей передал сказанное Робертсу и повесил трубку. – Завтрак, сэр?

Билл задумался.

– Да, пожалуй, – отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. – Что-нибудь легкое.

– Разумеется, сэр, – понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из комнаты.

Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо жизнерадостные воробьи – приличный городской совет давно бы лишил их вида на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок.

Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос -противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит Совесть. То была не первая их беседа.

– Ну? – спросила Совесть.

– Ну? – дерзко отозвался Билл.

– Припозднился вчера, а?

– Немножко.

– А по-моему, множко.

– Джадсон Кокер собирал друзей, – сказал Билл. – Я обещал прийти, и пришел. Слово надо держать.

– Скотам не надо уподобляться, вот что, – холодно отвечала Совесть. – Я все чаще думаю, что ты – молодой повеса.

Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь.

– Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной порядочности, – продолжала Совесть. – Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо. Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец, иначе не скажешь.

И вновь он был поражен справедливостью ее слов.

– Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты – червяк, лодырь, попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной сборной. Я не отрицаю, что ты – здоровое и жилистое молодое животное. Что меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не существует, а душа – это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши, живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он – миллионер, владелец Целлюлозно-бумажной Компании Парадена. Я о том, что вытягивая из него деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера.