Залман Шнеур - Шкловцы

Мальчик, который уже учит Гемору, тянет чай и молчит. (Теперь «что выйдет?», то есть новый богач, уже снял синие очки, протирает их носовым платком и зло жует губами…)

— Видишь, — обращается дядя Ури к тете Фейге, — я с ним говорю, а он — ничего, молчит. Хлебает и молчит. Тебя спрашивают?

— Дай ему сначала чаю попить, потом поговоришь, — замечает тетя Фейга, слегка раздражаясь…

Это сердит дядю Ури: мало того, что она не рада тому, как он толково воспитывает детей, так она еще и раздражается. Он отвечает ей повышенным тоном:

— Давай-давай, заступайся за него! Защищай его…

Но тут дядя Ури спохватывается: сейчас он на самом деле не сердится, ни капельки, и заканчивает так:

— Ну, я ничего не говорю. На здоровье, пускай попьет… Пей! Пей чай с вареньем! Пей!

— Я больше не хочу.

Мальчик, который уже учит Гемору, отодвигает свой стакан и опускает глаза.

— Ты слышишь? Он больше не хочет. Ничего, он больше ничего не хочет. Хочешь еще чего-нибудь, хочешь? Вот!

И тут уж дядя Ури начинает забывать о том, что он «сейчас не сердится». Его сердит то, что тетя Фейга раздражена, что мальчик, который учит Гемору, не допил чай, что медный чайник уже остыл, что за окном зимние мутные сумерки, что суббота кончается, что он хотел сказать мальчику, который учит Гемору, важные, умные вещи, а слов нет.

И это все обрушивается на голову Велвла с новой силой.

— Ты… Чаю, говоришь, напился. Хорошо. Еще раз тебя спрашиваю. Спокойно спрашиваю. Ну… Скажи… Что из тебя выйдет? Поглядите, я говорю, а он в потолок смотрит. Что-о-о из тебя-а-а выйдет? Что ты против меня имеешь? Я, я для тебя тружусь не покладая рук, могу, кажется, спросить: что ты против меня имеешь?

Но слова «что выйдет» уже растеряли свой смысл. Дядя Ури сам чувствует, что, судя по всему, он зря цепляется, что совсем не то он хотел сказать. Тут ему на помощь приходит кошка, которая в хмурых субботних сумерках только что подошла потереться о его ноги. Она как раз хотела поблагодарить дядю Ури за то, что он спас ее от рук Рахмиелки, и заодно попросить, чтоб он и впредь не лишал ее своих милостей… Наступают будни, то есть, когда эти бездельники придут пообедать из хедера, его как раз не будет дома. И мальчик, который учит Пятикнижие, чертенок, попытается не на шутку с ней рассчитаться… Уж она-то знает…

Дядя Ури припоминает, что еще прежде, сквозь сон, он слышал, как канючила кошка. Он хватается за это воспоминание и заканчивает неудавшееся наставление пинком кошке и обвинением мальчику, который уже учит Гемору:

— Пшла ко всем чертям!.. До каких пор будет этот одиннадцатилетний парень играть с кошкой? Что ты там с ней возился, а?

— Это… не я, не я!.. — краснеет мальчик, который уже учит Гемору, и вскакивает от возмущения.

— Слышишь, это не он… — обращается дядя Ури к тете Фейге. Он надеется, что, может быть, она придет на помощь и положит конец этому разговору. Он-то, слава богу, так далеко залез, что самому не выбраться…

Но тетя Фейга молчит.

— Это не он… Говорит, не он, слышишь, а кто тогда? Я?.. Я тянул кошку за хвост? Я?

Тетя Фейга сидит, подперев щеку двумя пальцами, и молчит.

— Глянь-ка, — говорит дядя Ури и чувствует, что порох у него весь вышел, — вот ведь… Теперь он вскочил! Что ты стоишь?

Мальчик, который уже учит Гемору, садится. На минуту становится тихо.

— Сидит… Уселся. Я говорю, а он — ничего. Сидит. Глянь-ка, мнет скатерть. Мнет. Привязался к скатерти. Что тебе скатерть сделала? Оставь скатерть в покое!

Мальчик, который уже учит Гемору, раздраженно отходит к окну и начинает в задумчивости рисовать на запотевшем стекле.

— Глянь-ка… Теперь принялся за окно. Ничего. Я ему говорю, а он ко мне спиной… Рисует пальцем, рисует. Писать в субботу?! — спохватывается вдруг дядя Ури. — В субботу, наглец!

Мальчик, который уже учит Гемору, пугается и быстро стирает нарисованное.

— Стирать в субботу? — кричит дядя Ури. — В субботу!.. Прочь с моих глаз. Наглец! Прочь с моих…

Велвл берет ноги в руки и убегает в другую комнату. Там уже темно. Младшие братья сидят по углам и смотрят на него виноватыми глазами. Они чувствуют, что он пострадал из-за них, из-за их шалостей с кошкой, но никого не выдал…

— Ничего, — продолжает доноситься голос дяди Ури. Все ощущают, что он уже сам не может остановиться. — Я говорю, а он убегает. Ничего. Убегает! Рахмиелка, что он там у вас делает, а?

— Ничего, — защищают в один голос брата Файвка и Рахмиелка. — Он сидит.