Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1

— Плохо замешено, значит, было…

— Не только поэтому. Это бывает и тогда, когда зерно поражено грибком-спорыньей или почва была сильно удобрена овечьим навозом… Да, а первое! Что же мы? Надо же поставить его сегодня, — спохватывается он.

— Накануне? Что ты, папа. Кто же ест суп на другой день?

— Не суп, а щи. Щи суточные, николаевские. Оттого они и называются суточными. Ваня! Ты почему сидишь? Твоя помощь тоже требуется. Надо что-то придумать со второй переменой: цыплята под белым соусом не получатся — лимона нет, да и рису мало. Значит, придется делать рулет или беф-бризе. Впрочем, только прошу, рис зря не расходуйте. Да! Еще сладкое надо! Только не сидите сложа руки. Вера, принеси, там у меня в шкапчике есть немного сахара, мне нужен жженый сахар, и потом еще миндаль захвати для марципана…

Все самые ответственные моменты он берет на себя. Аксюша напрасно скептически поджимает губы (она по праву считает себя специалисткой по сдобному тесту). Но сегодня и она отстранена от руководства — он не спрашивает советов. Ему нужна только помощь. И Мадемуазель что-то не едет. Она должна привезти из Новинок банку с засахаренными апельсиновыми корками для гурьевской каши и что-то еще из пряностей…

В назначенный час, однако, все готово. Сервирован стол. У каждого прибора лежат украшенные затейливыми виньетками меню. Две бутылки вина с красной печатью удельного ведомства на этикетках стоят на концах стола. За окном ранние зимние сумерки опускаются вместе с мелким снегом. Зажигают лампы. Приходит отец в своем парадном сером сюртуке. Торта в его окончательном оформлении никто не видел. Накрытый белой бумагой, этот торт стоит в его комнате, куда никто не допускается.

Дымятся разлитые по тарелкам густые щи. Над ними тоже он колдовал немало. Вкусно пахнет мясной рулет с рублеными крутыми яйцами, поднялись над столом граненые рюмки…

Но разговор не ладится. В этот день всем хочется подыскать какие-то нейтральные темы, далекие от надоевших сетований на нехватку продуктов, неуверенность в завтрашнем дне. Но нейтральных тем больше не осталось. Даже воспоминания неизбежно влекут за собой сравнения, и нет предмета, который не стремился бы определить свое место в ряду всех этих запретных сегодня тем, в кругу этих безответных вопросов…

В самом деле, разве не мог бы рассказать о чем-нибудь Ваня; но уже первая фраза так не подходит сегодня к случаю, что, едва не слетев с его губ, замирает. Это обычное начало всякого рассказа: «У нас в полку…» А что стало сейчас с этим полком, где он и кто вернулся с ним вместе оттуда…

Вера. Точно так же, обычное начало: «У нас в Новинках…» А почему мы не там в этот день и вернемся ли туда снова?

Старшая тетушка. Любой рассказ она начинает словом «бывало». Что это значит? Это когда были все еще живы? Многое тогда «бывало», и еще «не бывало» ничего вот этого, того, о чем наслушалась ездившая сегодня на станцию тетя Дина. Вот она живет только сегодняшним днем и его заботами. Она привозит всевозможные «слухи», доверчиво принимая на веру все, о чем бы ей ни поведали. Но время ли сейчас рассказывать о них? Да и мать так цыкнет, что…

Мама, наша мама… Она тоже здесь, с нами, за столом. Но после смерти Коки ее как будто нет среди нас. Это не прошло, а как-то закрепилось «напостоянно». Вся она где-то внутри, там, куда загнал ее этот удар… У нее нет ни сил, ни уменья как-то притвориться, если не перед собой, так хоть перед окружающими, что ей еще может быть весело, может быть празднично и хорошо…

А к разговорам на отвлеченные темы не располагают фламандские порции сытных блюд, алые огни вина в хрустале, ароматная гурьевская каша, салфетки с коронами и вензелями — вся эта сервировка, которая притворяется, что ничего не случилось…

Вокруг теплая комната, часы бьют на полочке камина, и пусть себе снаружи зима. Ведь это только время года. Все пройдет, и не надо будет думать о хлебе, о дровах. В Марусино никто не придет. Его никто не тронет… Ведь это даже не имение, так себе, хутор, кому он может мешать?.. Скоро будет Рождество, потом Новый год, а там и весна… Жизнь идет и будет идти дальше… Да, как это Ваня рассказывал: «Tu ne mourras pas! Tu ne mourras pas!» A она все-таки умерла…

Отец больше других чувствует это, то и дело возникающее за столом, тягостное молчание. Переводя тяжелый взгляд с теток на Веру и маму, видит на всех лицах тени пробегающих мыслей и… понимает все. Но не для того же он затеял этот обед, чтобы оплакивать прошлое! Забыть ни о чем нельзя, да и не надо. Но ему жаль близких людей, когда они мучатся, часто даже по пустякам, отравляя себе жизнь еще больше этими пустяками, переживая всерьез какие-нибудь недостающие дрова или сахар; вот от этого можно и нужно отвлекаться. Надо понимать самый механизм жизни и уметь, делая над собой усилие, быть выше ее досадных и не всегда безобидных мелочей. А в этот вечер надо, чтобы все отдохнули, не мечтая о несбыточном и довольствуясь тем, что они вместе… пока.