Роберт Уоррен - Потоп

— Да, чёрт бы его побрал! — взорвался Бред. — Я ведь совсем не то имел…

— Не кипятитесь. Всё это было двадцать лет назад. Я-то понимаю, что вы имели в виду. Но когда этот полуграмотный горлан кончил свою речь, не знаю, кому бы удалось сохранить уважение к себе и ко всем вокруг. Кроме, натурально, Спайра, он-то разгадал загадку и шёл прямиком в Конгресс. Да-а, он ловко обнаружил уязвимые места у всех у нас. Но знаете, что… — Он помолчал. — Знаете, если говорить честно, в Фидлерсборо были эти уязвимые места, и он просто ткнул в них пальцем и выставил напоказ.

— Он опять помолчал.

— Чёрт возьми, — сказал он, — такие уязвимые места, такие трещины есть везде. В самой любящей семье. Весь вопрос в том, сколько человечности надо, чтобы их замазать. Чтобы здание не развалилось.

Он снова замолчал, тяжело дыша.

— Это убило мою жену, — сказал он. — Понимаете, это её доконало. А я остался здесь. Во-первых, сын любил ферму, а я, в сущности, для него старался. А потом — Арнхем. Он был десантником. Его сбили в воздухе.

Он помолчал.

— Когда Теда убили, вот тогда, наверное, трещины начали зарастать мхом. Люди стали меня жалеть. И я продолжал заниматься фермой. Хотел сделать её образцовой. Затеял всякие эксперименты. Зазывал фермеров, старался их заинтересовать. Ну и денег поднажил тоже.

Он помолчал.

— Хотел оставить хозяйство штату, — продолжал он, — образцовую опытную ферму. Назвать её в честь Теда. А теперь они все эти мои труды затопят.

Он помолчал.

— Да-a, я там жил помаленьку… Были у меня и дружки — охотники, рыбаки, да и не только они. Но люди мрут, друзей у тебя остаётся всё меньше. Не успел оглянуться, а единственный, с кем теперь могу поговорить по душам, — брат Пинкни. Тайком ведём беседы.

Он снова замолчал.

— Ну и?.. — спросил Бред.

— Ну и адвокатской практикой понемногу занимаюсь. Хоть для заработка она мне и не нужна. После этого, — он жестом показал на чёрную книгу, — люди денежные поначалу ко мне не обращались. Поэтому я приноровился брать дела у людей, не имеющих денег. У болотных жителей, маломощных фермеров и цветных. Приноровился. А потом привык. Имейте в виду, никаких идей на этот счёт не имею. Просто так жить веселее. К тому же есть у меня одна страстишка: иногда хочется, чтобы тебя осуждали. Тогда всё как бы приобретает истинную окраску. Да, бывало, у входа в суд какой-нибудь тип пыхтит, хочет мне что-то высказать. А я только гляну на нею, и всё. Вы же знаете…

Он невесело ухмыльнулся.

— Слыхали небось сплетни насчёт меня и Розеллы?

Бред кивнул.

— Знаю, они тут чешут языки насчёт меня и этой негритянки. Да ну их всех к дьяволу. В древности религия этого не воспрещала. Павел и Сила [43] Деяния апостолов, гл. 15 и 18. не гнушались язычниками, да, кажется, и дед мой тоже, а значит, и мне можно.

Он помолчал, а потом заговорил снова:

— Она прекрасная женщина, хорошо ко мне относится. И красивая, кстати, такого бронзового цвета. И если какой-нибудь сукин сын у входа в суд осмелится меня обругать «полюбовник черномазой», ну уж я…

Он задумался.

— А знаете, если люди чувствуют, что вам наплевать, они перестают к вам цепляться. Боятся, что переломаю хребет.

Он ухмыльнулся уже веселее.

— Вот так я тут и сижу. И когда повольготнее — читаю Тацита и Светония. Надо оправдать учение в университете. Я ведь ночами потел над лекциями профессора Уилбро. А сейчас сижу и читаю про то, как Рим сгинул в тартарары. Сгинет и Фидлерсборо. По всей нашей стране видно, что ей скоро крышка. Поэтому даже приятно читать про Рим. Возьмите, к примеру, президента Эйзенхауэра, Айк ведь — самое что ни на есть дешёвое издание императора Гальбы, а Гарри в нероны не вышел. А здесь, в Фидлерсборо, выгляни в окно и видишь, как жалкие дуралеи из кожи вон лезут, стараются как лучше — по их, конечно, тупым понятиям. Видишь, как по Ривер-стрит шагает брат Пинкни, потому что только в Фидлерсборо он может закрыть глаза и представить себе дряхлую руку матушки, опускающую монету в битый кофейник на полке. Поэтому то, что можно назвать пафосом мирских забот, чуток снижает моё злорадство при чтении.

Он улыбнулся уже с оттенком настоящего веселья и стал молча набивать трубку.

— А теперь нас затопят, и это распутает множество узлов. Может, стоило бы затопить всю страну — от штата Мэн до Калифорнии.

Бред встал.

— Спасибо за беседу, — сказал он.

— Какая ж это беседа! Это исповедь, подписанные и заверенные печатью показания, но дающее их лицо больше не произнесёт ничего.