Ваан Тотовенц - Жизнь на старой римской дороге

В Армению Тотовенц приезжает уже с большим жизненным опытом и довольно известным литературным именем. Но именно здесь он окончательно формируется как писатель, становится на позиции новой, социалистической литературы.

В этом отношении важнейшей вехой в его творчестве является трехтомный роман-эпопея «Баку», написанный на историко-революционную тему.

Обращение в 30-е годы к недавнему прошлому было продиктовано стремлением глубже понять революционные события, в корне изменившие жизнь. И хотя Тотовенц писал этот роман больше на литературно-архивном материале, чем на конкретно-жизненном (сам он никогда не был в центре пролетарского движения Закавказья — городе Баку, не видел воочию быта и нравов крупной армянской нефтяной буржуазии), тем не менее создал правдивое произведение, тепло встреченное в свое время читателями. Этот роман был первой попыткой в армянской литературе художественно отобразить революционную героику рабочего класса. «Только пролетарский писатель мог создать подобное произведение», — писал об этом романе армянский критик А. Сурхатян.

Если в романе «Баку» Тотовенц обращается к прошлому, чтобы осмыслить настоящее, то повесть «Сожженные бумаги» (1934) пишется на современном материале. В центре ее — психологически достоверный образ профессора, внешне принявшего советскую действительность, а внутренне мечтающего сбежать за границу. Убедительно, с точным знанием жизни Тотовенц ведет своего героя по мучительным тропам разочарований в «свободную» и «демократическую» Европу, сталкивает его с демагогией, порочностью и лицемерием буржуазной цивилизации. Писатель возвращает своего героя на родину духовно прозревшим человеком, теперь уже по-настоящему оценивающим те творческие возможности и свободу, которые дает человеку науки советский строй.

Венцом творчества Тотовенца является уже упомянутая повесть «Жизнь на старой римской дороге», в основу которой легла история немногочисленной армянской колонии, закинутой в глубь Малой Азии и обреченной на гибель. Здесь писатель нарисовал обобщенную картину трагической судьбы народа, изнывающего под игом султанского деспотизма.

Повесть своеобразна в сюжетно-композиционном отношении. В. Тотовенц отходит от традиционного построения автобиографических повестей, где в центре повествования — лирический герой, вокруг которого действуют другие персонажи и разворачиваются все события. Не процесс внутреннего развития лирического героя, не формирование его характера занимают Тотовенца, а всесторонний показ исторического отрезка времени через судьбы разных людей. Каждая глава повести посвящена или определенному лицу, или конкретному событию и является совершенно самостоятельным, завершенным рассказом, новеллой или портретной зарисовкой. Однако такая композиция не нарушает цельности, стройности повествования, — хотя лирический герой часто и оттеснен на задний план, но он все равно незримо присутствует своим отношением к судьбам людей и событиям.

В критической литературе не раз высказывалось мнение, что автор в этой повести идеализирует старину, помещичий уклад жизни, провинциально-патриархальный быт и нравы. Но явно ощущаемая в повести поэтизация невозвратимой поры детства не имеет ничего общего с идеализацией прошлого — ни в одном из других произведений писателя нет столь острокритического отношения к миру, как в этой повести.

С беспощадностью сурового реалиста он пишет о судьбе отвергнутых обществом незаконнорожденных детей, восстает против этических и общественных норм старого мира, против религиозных суеверий, предрассудков, необузданных проявлений грубых страстей и т. д.

Всей манере повествования Тотовенца присущ легкий юмор и грусть. Но грусть его — это не только слезы человека, потерявшего родных, оплакивающего невозвратимое детство. Она зачастую вызвана горестными раздумьями писателя над историческими судьбами своего народа, тревожными предчувствиями надвигающейся катастрофы. Потому писатель не только скорбит, но и гневно осуждает позорную политику империалистических держав, под прикрытием которой султанская деспотия вынашивала свои коварные планы. Он обвиняет европейскую дипломатию, которая не только ничего не сделала для разрешения «армянского вопроса», но и сама сеяла семена раздора, а потом «с наглым цинизмом смеялась над костями и пепелищем».

«Жизнь на старой римской дороге» написана рукой зрелого мастера, сумевшего удивительно ярко и осязаемо передать своеобразный колорит и быт небольшой армянской колонии, создать неповторимые характеры.