Уильям Голдинг - Свободное падение

– Поначалу и вправду бывает не по себе, а потом привыкаешь.

Я принудил органы речи выполнить необходимую работу:

– Не сомневаюсь.

Постепенно мое тело стало мне подчиняться – и я уже вслушивался в трепотню Кеннета. Кое-что настоятельно требовалось у него выяснить. Пошарив в карманах, я нащупал сигареты:

– Не возражаешь?

– Кури, кури… Так вот, я уже говорил…

– Есть ли какая-то надежда?

Он наконец замолчал.

– Я хочу знать: вы ее вылечите?

Кеннет вновь пустился в мудреные разглагольствования. Шарлатан. Одна болтология.

– Послушай, Кеннет. Ее можно вылечить?

– На современном уровне науки…

– Можно ее вылечить?

– Нет.

Пропитавший мои ботинки больничный смрад бил мне в ноздри. Мэйси, Миллисент, Мэри?

– Кеннет! Я хочу узнать…

– Что узнать?

– Узнать, почему она…

– А!

Сцепив пальцы, он откинулся на спинку стула:

– Прежде всего тебе следует уяснить себе, что определение психического состояния как нормального достаточно условно…

– О Боже! Отчего она сошла с ума? Отвечай прямо!

Кеннет недовольно хмыкнул:

– Неужели не ясно? Особых причин тут могло и не быть.

– То есть ты хочешь сказать, это все равно произошло бы – в любом случае?

Он вгляделся в меня, наморщив лоб:

– Как прикажете понимать? Что значит «в любом случае»?

– Послушай, ради всего святого… Я тебя спрашиваю: что-нибудь было такое, от чего она… отчего она могла…

Кеннет озадаченно посмотрел на меня, порылся на полке среди папок со скоросшивателями, вытащил нужную, раскрыл.

– Наследственность. Так-так, ясно. – Он перелистнул несколько страниц. – Детские болезни. Школа. Педагогический колледж. Помолвлена с…

Голос его замер на полуслове. Я что есть силы шарахнул кулаком по столу:

– Дальше, говорю тебе, дальше!

От прилива крови лицо его сделалось пунцовым. Он захлопнул папку и невидящим взглядом уставился мимо меня в угол:

– Ну конечно же… Иначе и быть не могло.

– Дальше! Читай мне все, что там написано!

Он, словно не слыша, продолжал бормотать себе под нос:

– Боже мой, Боже мой… Какой же я идиот! Мне бы надо было… Что же теперь делать?

– Послушай…

Он дернулся в мою сторону:

– Зачем же ты… так поступил? Откуда, черт побери, было мне знать? Я-то воображал, будто оказываю любезность вам обоим…

– Теффи в любезностях не нуждается.

– Нет, я не то хотел… Я мог бы… Я…

– Я должен был с ней увидеться.

Он в отчаянии зашипел:

– Ни одна душа на свете об этом не должна знать – слышишь? Меня могут выгнать…

– Из райского местечка, – докончил я.

Тут Кеннет обрушил на меня весь свой заряд ярости:

– Я всегда тебя ненавидел, всегда, – и чтобы таким вот, вроде тебя, доставались женщины такие, как Теффи!..

Он умолк, уселся напротив меня и заговорил спокойнее, умышленно оскорбительным тоном:

– Пропади ты пропадом со своими дерьмовыми картинами. Ты используешь всех и каждого. Использовал эту женщину. Использовал Теффи. А теперь вот и до меня добрался.

– Да. Вина целиком моя.

Голос его сделался пронзительным до визга:

– Я и говорю: твоя. Чья же еще?

– Хочешь, могу расписку дать?

– Еще бы! Думаешь, взял вину на себя – и делу конец? В знак мира облобызались – и снова друзья до гроба? Вытворяй что вздумается – надо только успеть покаяться вовремя.

– Нет, я смотрю на это совсем по-другому. Хотел бы так, как ты говоришь, да не выходит.

Наступила пауза.

Кеннет провел рукой по лбу. Глаза его задержались на папке.

– Кто скажет тебе что-нибудь наверняка? Не исключено, что да – из-за тебя. Возможно, именно ты дал решающий толчок – нанес ей удар, от которого она так и не сумела оправиться. Сам я склонен думать именно так. Как раз тогда она и попала к нам.

– Семь лет назад?

– Да, твоя Беатрис – наш старожил. Содержится здесь со дня основания клиники.

– Семь лет…

– С тех пор, как вы расстались… Находясь в состоянии, как мы констатируем, преувеличенного, неослабевающего беспокойства.

– С тех самых пор…

– Надеюсь, ты рад это слышать?

– Думаешь довести меня и поправить свои дела с Теффи?

– Я рад, что мы наконец говорим начистоту, без всяких яких. Да, меня влечет к ней.

– Знаю. Она мне сама сказала. Что ж, мы оба искренне сожалеем.

– К дьяволу твою жалость! И ее тоже.

– Тут уж ничего не попишешь…

– К дьяволу эту работу! И вообще – гори оно огнем… все на свете…

– Видишь ли, я сам ее об этом спросил. Иначе бы она тебя не выдала.