Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Бѣдный Когіа Гассанъ (позабылъ, такъ ли называю его, но впрочемъ это все равно) былъ уполномоченъ его свѣтлостью для переговоровъ со мною, и мы дружески бесѣдовали съ нимъ, при шутникъ офицеръ, который присутствовалъ на этой аудіенціи съ неописаннымъ удовольствіемъ.

Но, посмотрите, къ чему ведетъ обманъ! На слѣдующій день, когда мы готовы были отправиться въ путь, на палубу Тромпа явился сирійскій князь, сказать послѣднее прости виндзорскому шталмейстеру. Убѣдительно просилъ онъ меня передать увѣренія его въ неизмѣнной преданности благосклонному супругу королевы Викторіи. Мало этого. Когіа Гассанъ притащилъ пребольшой ящикъ съ конфектами и маленькую куклу въ ливанскомъ костюмѣ, усердно прося мое превосходительство принять эти подарки. Тутъ только глубоко почувствовалъ я наказаніе, которому подвергался теперь за свой дурной поступокъ. Какъ принять сласти, предложенныя Гассаномъ? И однако же, какъ отказать ему? Дѣло извѣстное: одна ложь ведетъ за собой другую, а потому первый обманъ я долженъ былъ поддержать теперь новой выдумкою. Придавъ лицу своему какъ можно болѣе серьозный видъ: «Когіа Гассанъ, сказалъ я, мнѣ удивительно, какъ не знаете вы коренныхъ обычаевъ британскаго двора? Неужели неизвѣстно вамъ, что его высочество торжественно запретилъ своимъ чиновникамъ принимать бакшишъ, какого бы то ни было рода?»

И такъ, князь Когіа Гассанъ принужденъ былъ оставить у себя ящикъ съ конфектами; во все-таки отъ куклы, которая стоила не болѣе двухъ пенсовъ, не было средствъ отдѣлаться.

Пробывши въ моръ цѣлыя пять недѣль съ напраснымъ ожиданіемъ, что вотъ чрезъ нѣсколько дней морская болѣзнь оставитъ насъ въ покоѣ, и чувствуя, что вѣтеръ и качка продолжаютъ производить на васъ тоже дѣйствіе, какое производили они при самомъ началѣ путешествія, — вы начинаете предполагать, что съ вами поступаютъ несправедливо. Я намѣревался даже подать жалобу Компаніи этого невывосимаго истязанія человѣческой природы на правила, изложенныя ею въ объявленіи; но, къ счастію, мы то и дѣло заходили въ разныя гавани, и эти остановки возобновляли наши жизненныя силы.

3-го октября якорный канатъ нашего парохода шумно потонулъ въ синемъ морѣ передъ Яфою, мили за полторы отъ города, который ясно рисовался въ чистомъ воздухъ. На свѣтломъ небѣ вѣяли блестящіе флаги консуловъ, какъ символъ гостепріимства и отраднаго отдыха; самый городъ походилъ на большую груду обожженныхъ на солнцъ кирпича, изъ которой подымались минареты и маленькіе бѣлые куполы. Кое-гдѣ вершины финиковыхъ пальмъ торчали вѣеромъ надъ кровлями этихъ некрасивыхъ зданій; городъ обхватывала песчаная степь, въ глубинѣ которой краснѣли невысокія горы. Можно было разсмотрѣть вереницы верблюдовъ, тянувшіяся посреди этихъ желтоватыхъ равнинъ; а тѣ изъ насъ, кому предстояло выдти на берегъ, могли полюбоваться на морской прибой, заливающій песокъ берега и прыгающій поверхъ подводныхъ камней, которые чернѣли на пути къ городу. Прибой этотъ очень силенъ, проливъ между скалъ узокъ, и опасность немаловажна. Когда пересѣли мы съ парохода на большой туземный баркасъ и поплыли къ Яфѣ, проводникъ вздумалъ потѣшить нашихъ дамъ пріятнымъ разсказомъ о томъ, какъ лейтенантъ и восемь матросовъ съ корабля ея величества утонули здѣсь, наткнувшись на эти скалы. Онъ не принималъ въ соображеніе, что насъ везутъ только два взрослыхъ гребца и два полунагихъ мальчика, которые, стоя, правятъ рулемъ и двумя маленькими веслами.

По минованіи одной опасности отъ скалъ и прибоя, наступила другая: отвратительные чернокожіе дикари, въ прекоротенькихъ рубашонкахъ, бросились по мелкой водѣ навстрѣчу къ намъ и, размахивая руками, начали кричать по-арабски, приглашая васъ сѣсть на плеча къ нимъ. Вѣроятно, эти молодчики напугали дамъ вашихъ больше скалъ и прибоя; но что же дѣлать? бѣдняжки должны были покориться своей участи. Кое-какъ усѣлись они на коричневыя спины этихъ негодниковъ, которые донесли ихъ почти до самыхъ воротъ города, гдѣ шумно тѣснилась густая толпа Арабовъ. Мужчины между тѣмъ разсчитывались съ гребцами. До сихъ поръ припоминаю я съ особеннымъ удовольствіемъ крикъ и проклятія худенькаго и чрезвычайно голосистаго парня, которому, вмѣсто шести, дали по ошибкѣ пять піастровъ. Но какъ различить эти монеты, не умѣя прочесть, что на нихъ написано? И та, и другая вылиты изъ того же негоднаго свинца или олова; я думалъ, что меньшая изъ нихъ имѣетъ болѣе цѣнности; но задорный Арабъ, знавшій, какъ ходятъ эти деньги, изъявилъ очевидное расположеніе перерѣзать горло тому человѣку, который не умѣетъ различить ихъ. Незадолго до этого, здѣсь рѣзали людей и не за такія серьозныя вещи.