Огай Мори - Месть в Годзиингахаре

Бункити отправился поблагодарить бога Тамадзукури. Куроэмон дождался его возвращения, и они снова обшарили все уголки в Осаке в надежде отыскать Ухэя. Обошли все чайные для простого люда, все портовые кабачки, но Ухэя нигде не было. Тогда Куроэмон решил оставить поиски племянника и немедленно отправиться в Эдо. Деньги все вышли, осталась лишь самая малость на крайний случай и кое-какая одежонка. Куроэмон облачился в синее хлопчатобумажное кимоно, подвязался коричневым кокурским поясом, сверху накинул повседневное хаори из темно-синей льняной ткани. Взял два меча, все пожитки уложил в дорожную суму. Были у него еще тканый серый бумажник, булава и веревка. Бункити обрядился в синее кимоно без подкладки, подвязанное кокурским же поясом; за пазуху сунул веревку и булаву.

Они расплатились с хозяином ночлежки и вечером двадцать восьмого числа шестого месяца взошли на судно, курсировавшее между Фусими и Цу. Плавание протекало благополучно, лишь тридцатого из-за волнения на море пришлось постоять в Саканосите. Одиннадцатого вечером прибыли в Синагаву.

Двенадцатого в час Тигра Куроэмон и Бункити, не переменив дорожной обуви, отправились в Асакусу к храму

199

Хэнрёдзи. Они спешили помолиться на могиле Санъэмона и нанести визит настоятелю храма.

На следующий день приходился праздник Урабон, когда полагается посещать могилы родственников. Куроэмон попросил настоятеля храма держать в секрете их появление в Эдо, но от объяснений уклонился. Вместе с Бункити они спрятались в укрытии.

Жены Харады и Сакураи на кладбище пришли, но вдовы Санъэмона и Риё почему-то не было, хотя им полагалось соблюдать обычаи самурайства. С наступлением часа Собаки Куроэмон сказал Бункити:

— Ну, пора отправляться. Теперь будем ходить, пока не сотрем ноги в кровь. — И они направились в храм Хэнрёдзи, но по пути заглянули в Асакусу к богине Каннон. У ворот Каминари Куроэмон сказал:

— Видно, в монахи он все-таки не подался. Все равно ничего путного из него не вышло бы. Но от нас ему не уйти.

Они обошли территорию храма, поклонились Каннон, мысленно поблагодарили Сакураи. У здания сокровищницы покинули пределы храма. Несмотря на духоту, улицы были полны народа, вышедшего полюбоваться фейерверком. Куроэмон и Бункити зашли в чайную, немного отдохнули и снова отправились в путь. Зеваки по-прежнему, задрав головы, глазели на потешные огни.

Когда подошел час Курицы, Бункити неожиданно дернул Куроэмона за рукав и указал взглядом на стоявшего к ним спиной высокого парня, одетого в поношенное кимоно из простой материи, подпоясанное синим полосатым поясом «хаката». Ни слова не говоря, они последовали за ним.

Стояла светлая, лунная ночь. Парень свернул на улицу Кояма и пошел по улице Сио. Пересек Хонтё и далее, по набережной Кокутё, через мост Рюканбаси проследовал на Камакурагаси. Прохожие попадались редко. Куроэмон обмотал лицо полотенцем и изображал пьяного, Бункити делал вид, что провожает его. Они тем не менее неотступно следовали за парнем.

200

Близился час Крысы. Прохожих стало еще меньше. Улучив подходящий момент, когда поблизости не было ни единой живой души, Куроэмон подал Бункити знак, и они в едином порыве бросились на шагавшего впереди парня, скрутили ему руки.

— Вы что?! — закричал тот, но шевельнуться уже не мог — они вцепились в него, словно клещами.

Парень поволок их за собой в придорожную аллею. Приглушенно, но яростно Куроэмон произнес:

— Я Куроэмон, младший брат Ямамото Санъэмона, убитого тобой год назад. Скажи, откуда ты родом, назови свое имя и прощайся с жизнью.

— Вы, видно, обознались. Я родом из Сэнсю, меня зовут Торадзо. Знать ничего не знаю.

— Эй, Камэдзо, я помню даже твою родинку под глазом. Шутки в сторону.

Узнав Бункити, он сник, словно трава на морозе:

— Это ты, Бункити?

Вытащив из-за пазухи припасенную веревку, Куроэмон живо связал парня:

— Ладно, хватит рассусоливать. Беги на Тяномидзу в усадьбу Сакаи, да поживее.

— Слушаюсь, — ответил Бункити и поспешил на улицу Нисикитё.

В доме Сакаи еще бодрствовали. Риё только что вернулась и еще не успела переодеться в домашнее платье, как старая госпожа прислала за ней слугу. Риё обула дзори и засеменила по галерее.

— Приходил посыльный, заболела твоя мать, — сказала ей госпожа. — Причина уважительная, я отпускаю тебя, хотя работы в доме полно. Иди, но непременно возвращайся, хотя бы даже и ночью. Завтра отпущу тебя снова.