Стефан Гейм - Агасфер

Вздохнув в очередной раз от беспокойства и угрызений совести, он вдруг увидел, как свеча замигала, и едва почувствовал, что в комнате еще кто-то есть, как из тени тут же выступил его приятель.

«Все это тебе не поможет, – сказал Лейхтентрагер. – Что толку в ночном сидении и зубрежке? Ведь когда тебя станут спрашивать, то тут уж как повезет: либо ты знаешь ответ, либо нет, а лучше всего – болтать, что в голову взбредет, ибо вся ваша теология – это словоблудие, какая-нибудь цитата всегда найдется и выручит».

Эйцен с удовольствием прогнал бы приятеля, но тогда некому будет даже пожаловаться. «В голове у меня будто тысячи червяков копошатся, – вздохнул он. – Видно, черт подменил мне мозги».

«У черта есть дела поважнее, – сказал Лейхтентрагер. – Ладно, я тебе помогу».

«Ну да, поможешь, – проворчал Эйцен, – как тогда с Маргрит, которая с жидом убежала».

«Ты сам отказался от моих услуг, – возразил Лейхтентрагер, – иначе бы все обернулось по-другому, впрочем, и жид-то весьма силен».

«Хотел бы я знать, как ты мне поможешь, когда я предстану перед доктором Мартинусом и магистром Меланхтоном».

«А я и сам там буду», – сказал Лейхтентрагер.

«Вот утешил, И отвечать станешь вместо меня?»

«Я буду с тобой, – сказал Лейхтентрагер, – а отвечать будешь ты».

«Может, ты и умеешь гадать на картах, которые недаром зовут чертовым требником, – проговорил Эйцен, – но где тебе разобраться в богословских премудростях, если даже я в них ничего не смыслю и желал бы сейчас вознестись на небо в огненной колеснице, как пророк Илия, лишь бы не тащиться завтра в университет».

«Я знаю, о чем тебя будут спрашивать», – сказал Лейхтентрагер.

«Ну да? – усомнился Эйцен, – Вопросы держат в строгой тайне, иначе каждый захочет сдавать экзамен, а докторов станет дюжина на грош».

«Тем не менее, я знаю и готов с тобой поспорить, – проговорил Лейхтентрагер. – Если сказанное мною не подтвердится и завтра спросят тебя что-нибудь другое, тогда я на целый год стану твоим слугой я ты получишь от меня все, что ни пожелаешь».

«Даже Маргрит?»

«Даже Маргрит».

Что, если предсказание Ганса исполнится или окажется, что Лютер или Меланхтон где-то проболтались, а приятель их подслушал, не без опаски подумал Эйцен и спросил: «Чем заплачу я, если проиграю?»

«Ничем, – ответил Лейхтентрагер, – все, что мне от тебя нужно, я и так получу».

Эйцену было весьма неприятно чувствовать себя чем-то вроде глины в чужих руках и знать, что Лейхтентрагеру это хорошо известно, но сейчас ему не терпелось узнать, о чем же его завтра будут спрашивать, на экзамене, чтобы получше подготовиться.

«Тебя будут спрашивать об ангелах, – сказал Лейхтентрагер, – а уж о сем предмете мне ведомо гораздо больше, чем твоему доктору Лютеру или твоему магистру Меланхтону и веем, университетским профессорам, вместе взятым».

«Но только не мне», – застонал Эйцен; он кинулся перебирать книги на столе схватил: святого Августина в надежде найти там что-нибудь подходящее.

Однако его приятель, положив ему руку на плечо, остановил поиски: «Ну, выучишь ты за ночь всего Августина, вызубришь все девятьсот девяносто девять тысяч ангельских имен, только ведь это тебе не поможет, если завтра утром нужный ответ не придет тебе на ум. Давай лучше выпьем».

Тут Эйценом овладели сильные сомнения, и он подумал: пропаду я так и так, но если подтвердится, что доктор Мартинус и магистр Меланхтон захотят спросить меня про ангелов, то, значит, придет мне и помощь, будь то от Господа в небесах или от дьявола в преисподней. Не противясь больше, он последовал за приятелем по лестнице вниз, где в горнице их уже поджидали бутылки с красным искристым вином, отчего Эйцену сразу же померещилась Маргрит на коленях у жида и стало так горько, что он подумал – лучше бы она умерла, чем миловаться с жидом; но тут же он сам испугался своей греховной мысли.

«Выпей! – сказал Лейхтентрагер, – Выпей за всех ангелов разом».

Эйцен осушил бокал. На сердце стало легко, а дальше он уж и не замечал, как одна за другой откупоривались бутылки, пока не поник головой в забытьи на груди Лейхтентрагера.

На следующее утро с тяжелой от похмелья головою он поплелся в университет, нигде не найдя своего приятеля, обещавшего помочь; тот словно сквозь землю провалился, не было его ни дома, ни на улице. И вот Эйцен стоит в актовом зале, ему дурно и страшно, слева, справа и позади него духовные лица, члены магистрата, чиновник курфюрста с золотой цепью на шее, а также студенты и прочая публика; перед ним – господа экзаменаторы, в центре – его учитель Меланхтон и сам великий Лютер, оба в мантиях, но Эйцену они кажутся двумя палачами, которые прячут топоры под мантиями; ему почудилось, что они с укоризной разглядывают его красные, глаза, всклокоченные волосы, а магистр Меланхтон даже прикрывает лицо платочком, дабы не чувствовать винного перегара, которым дышит кандидат Паулус фон Эйцен.