Франц Кафка - Замок

— Это Кламма-то мне не хватает? — отозвалась Фрида. — Вот уж Кламма здесь более чем достаточно, даже слишком много Кламма; чтобы уйти от него, я и хочу уехать отсюда. Не Кламма, а тебя мне не хватает, ради тебя я хочу уехать отсюда, потому что здесь, где все меня рвут на части, я не могу насытиться тобой. Пусть бы лучше с меня сорвали эту маску с нарисованным хорошеньким личиком, пусть бы лучше тело мое страдало, лишь бы я могла спокойно жить рядом с тобой.

К. услышал в этом только одно.

— Кламм все еще в связи с тобой? — тут же спросил он. — Он зовет тебя?

— О Кламме я ничего не знаю, — сказала Фрида, — я говорю сейчас о других, о помощниках например.

— А-а, помощники! — проговорил К., опешив. — Они — что, пристают к тебе?

— А ты этого не заметил? — спросила Фрида.

— Нет, — ответил К., безуспешно пытаясь припомнить что-нибудь. — Да, они настырные и похотливые юнцы, это, скорей всего, так, но, чтобы они посмели лезть к тебе, я не заметил.

— Нет? — сказала Фрида. — Ты не заметил, как их было не выгнать из нашей комнаты в предмостном трактире, как ревниво они следили за нашими отношениями, как один из них недавно лег на мое место на тюфяке, как они сейчас против тебя показывали, чтобы прогнать, погубить тебя и остаться со мной? Всего этого ты не заметил?

К., не отвечая, смотрел на Фриду. Обвинения против помощников были, вероятно, справедливыми, но ведь все это можно было толковать и куда более невинно, исходя в целом из забавной, детской, суетливой, несдержанной натуры обоих. И потом, разве не противоречило обвинению то, что они всегда, куда бы К. ни шел, старались пойти с ним, а не остаться с Фридой? К. высказал нечто в этом роде.

— Притворство, — возразила Фрида, — ты этого не понял? Хорошо, почему же ты их тогда прогнал, если не поэтому?

И она пошла к окну, отодвинула немного занавески и, выглянув, подозвала К. Помощники все еще были там, у ограды; было видно, что они уже очень устали, но, несмотря на это, они все же время от времени, собрав последние силы, простирали с мольбой руки к школе. Один из них, чтобы не надо было все время держаться, наколол сзади куртку на прут решетки.

— Бедные! Бедные! — сказала Фрида.

— Почему я их выгнал? — повторил вопрос К. — Непосредственным поводом для этого была ты.

— Я? — спросила Фрида, не отрывая взгляда от окна.

— Твое слишком уж дружеское обращение с этими помощниками, — пояснил К., — прощение их распущенности, смех над ними, поглаживание их по головке, это постоянное сострадание к ним, только и повторяешь: «бедные, бедные», и, наконец, этот последний случай, когда оказалось, что я для тебя — не слишком высокая цена, если надо спасти от порки помощников.

— Так оно и есть, — сказала Фрида, — об этом я и говорю, так оно и есть, это и делает меня несчастной, это и не пускает меня к тебе, хотя для меня нет большего счастья, чем быть с тобой, все время, без перерывов, без конца, хотя я во сне вижу, что здесь, на земле, нет спокойного места для нашей любви — ни в деревне, ни где-то еще, — и поэтому я представляю себе могилу, узкую и глубокую, там мы сжимаем друг друга в объятиях, как в тисках, я прижимаюсь к тебе, ты — ко мне, и никто никогда нас больше не увидит. А здесь… посмотри на этих помощников! Это не к тебе они протягивают свои руки, а ко мне.

— И не я, — добавил К., — смотрю на них, а ты.

— Конечно я, — почти сердито сказала Фрида, — об этом же я и говорю все время. С чего бы еще эти помощники стали за мной бегать, если они даже и посланцы Кламма…

— Посланцы Кламма, — повторил К., которого это обозначение, сразу показавшееся ему вполне естественным, все же очень поразило.

— Посланцы Кламма, конечно, — подтвердила Фрида, — даже если это так, то все равно они в то же время — глупые мальчишки, которых для их воспитания еще лупить надо. Какие они отвратительные, какие гадкие мальчишки! И как омерзительна эта противоположность между их лицами, по которым их можно принять за взрослых, чуть ли не за студентов, и их по-детски дурашливым поведением! Ты думаешь, я этого не вижу? Да я стыжусь их. Но в том-то и дело, что не они вызывают у меня отвращение, а я стыжусь их. Мне все время приходится смотреть в их сторону. Когда надо бы на них рассердиться, мне приходится смеяться. Когда хотелось бы их побить, мне приходится гладить их по головке. И когда я лежу рядом с тобой ночью, я не могу заснуть, мне приходится смотреть, как один спит, туго закатавшись в одеяло, а другой сидит на корточках перед открытой дверцей печки и топит, и, чтобы видеть их, мне приходится наклоняться вперед так, что я почти бужу тебя. И не кошка меня испугала — ах, я привыкла к кошкам, как я привыкла к беспокойному полусну в пивной, когда тебе все время мешают, — не кошка меня испугала, я сама пугаю себя. И не надо было совсем этого ужаса с кошкой, я вздрагиваю от малейшего шороха. Сначала я боялась, что ты проснешься и все будет кончено, а потом вдруг вскочила и зажгла свечку, чтобы только ты поскорей проснулся и мог защитить меня.