Франц Кафка - Замок

Но К. не знал жалости, он с нетерпением ждал того момента, когда невыносимый шум заставит вмешаться учителя. Это вскоре и произошло.

— Впустите ваших проклятых помощников! — крикнул тот.

— Я их отстранил! — крикнул в ответ К.; в этом был невольный побочный смысл: показать учителю, как это бывает, когда кто-то достаточно силен, чтобы не только объявить об увольнении, но и осуществить его.

Тогда учитель попытался по-хорошему успокоить помощников: им нужно только тихо подождать здесь, и в конце концов К. все равно придется снова их впустить. Затем он ушел. И теперь, возможно, все бы и затихло, если бы К. снова не крикнул им, что они теперь отстранены окончательно и у них нет ни малейшей надежды быть принятыми обратно. После этого они снова принялись шуметь. Снова пришел учитель, но разговаривать с ними уже не стал, а выгнал их — очевидно, той внушавшей ужас палкой — из дома.

Вскоре они появились перед окнами гимнастического зала, стучали в окна и что-то кричали, но слов было не разобрать. Однако и там они оставались недолго: в глубоком снегу они не могли так скакать, как того требовало их беспокойство. Поэтому они отбежали к ограде школьного сада и вскочили на каменное основание, с которого к тому же им было легче — правда, только издали — заглядывать в комнату; они бегали там, держась за решетку, взад и вперед, затем останавливались и умоляюще простирали к К. сцепленные руки. Они долго так упражнялись, не обращая внимания на бесплодность своих усилий; они словно ослепли и не остановились, наверное, и тогда, когда К. задернул занавески на окнах, чтобы избавить себя от этого зрелища.

В наступивших в комнате сумерках К. подошел к брусьям взглянуть, как там Фрида. Под его взглядом она поднялась, поправила волосы, отерла слезинки и молча занялась приготовлением кофе. Хотя она обо всем знала, К. все же формально уведомил ее о том, что он отстранил помощников. Она в ответ только кивнула. К. сидел на школьной скамье и следил за ее усталыми движениями. Красивым ее жалкое тело всегда делали именно свежесть и решительность — и вот эта красота исчезла. Нескольких дней совместной жизни с К. оказалось для этого достаточно. Работа в пивной была нелегкой, но для нее, наверное, все-таки более подходящей. Или действительной причиной того, что она поникла, было отдаление от Кламма? Близость Кламма сделала ее такой несообразно привлекательной, и, привлеченный, К. рванул ее к себе, и вот она увяла в его руках.

— Фрида, — позвал К.

Она тут же оставила кофейную мельницу и пришла к К. на скамью.

— Ты на меня сердишься? — спросила она.

— Нет, — ответил К. — Наверное, ты не могла иначе. Тебе было хорошо в господском трактире. Мне надо было оставить тебя там.

— Да, — сказала Фрида, печально глядя перед со бой, — тебе надо было оставить меня там. Я не стою того, чтобы жить с тобой. Освободившись от меня, ты, может быть, сумел бы достичь всего, чего хочешь. Ради меня ты покорился этому тирану-учителю, принял этот жалкий пост, мучительно добиваешься разговора с Кламмом. Все для меня, но я плохо отплачиваю тебе за это.

— Нет, — возразил К. и, утешая, обнял ее за плечи. — Все это мелочи, которые меня не огорчают, и к Кламму я ведь хочу не только из-за тебя. А сколько ты всего для меня сделала! До того как я тебя узнал, я ведь здесь совсем был как в лесу. Никто меня не принимал, а к кому я навязывался, те быстро со мной расставались. И если я у кого-то и мог передохнуть, то это были люди, от которых я сам бежал, — хотя бы эти, у Барнабаса…

— Ты бежал от них? Правда? Милый! — перебив его, с живостью воскликнула Фрида; затем, после не сразу сказанного К. «да», она снова погрузилась в свою усталую задумчивость.

Но и у К. уже пропало желание объяснять, как все для него изменилось к лучшему благодаря связи с Фридой. Он медленно убрал с ее плеча руку, и некоторое время они сидели молча, пока наконец Фрида не сказала, — так, как будто рука К. давала ей тепло, без которого она теперь уже не могла обойтись:

— Я этой жизни здесь не вынесу. Если ты хочешь сохранить меня, мы должны уехать куда-нибудь в южную Францию, в Испанию.

— Уехать я не могу, — сказал К., — я сюда пришел, чтобы здесь остаться. Я здесь останусь. — И, допуская противоречие, которое он даже не дал себе труда объяснить, прибавил, будто говоря сам с собой: — Что же могло меня привлечь в эту дикую страну, как не желание здесь остаться? — Потом он сказал: — Да и ты ведь тоже хочешь здесь остаться, это же твоя страна. Только Кламма тебе не хватает, и это наводит тебя на отчаянные мысли.