Франц Кафка - Замок

— Тихо вы, — сказал он им и затем — Барнабасу: — Это какое-то недоразумение.

Барнабас не понимал его.

— Это недоразумение, — повторил К., и накопившаяся за день усталость вновь навалилась на него, и путь к школе показался еще таким далеким, и за Барнабасом выросла вся его семья.

Помощники все еще прижимались к К., и ему пришлось отпихнуть их локтями; как могла Фрида послать их ему навстречу, ведь он приказал, чтобы они оставались при ней. Дорогу домой он бы и сам нашел, и даже легче, чем в этом обществе. К тому же еще один из них обмотал вокруг шеи какой-то платок, свободные концы которого болтались на ветру и уже несколько раз хлестали К. по лицу; второй помощник, разумеется, всякий раз тут же снимал платок своими длинными, острыми, беспрерывно бегающими пальцами с лица К., но легче от этого не становилось. Оба, кажется, даже находили в этой игре удовольствие, да и вообще ветер и тревога ночи их воодушевляли.

— Прочь! — крикнул К. — Если уж вы пошли меня встречать, почему вы не захватили мою палку? Чем мне теперь гнать вас домой?

Они пригнулись, спрятавшись за Барнабаса, но не были настолько напуганы, чтобы не поставить в то же время свои фонари справа и слева на плечи своего защитника — он, правда, тут же их сбросил.

— Барнабас, — сказал К., и у него стало тяжело на сердце оттого, что Барнабас явно его не понимал, оттого, что, когда все было спокойно, куртка Барнабаса красиво блестела, но когда становилось трудно, от него не было никакой помощи, только глухое сопротивление, — сопротивление, с которым невозможно было бороться, так как сам Барнабас был безоружен, только улыбка его светилась, но это помогало так же слабо, как звездный свет наверху против бури здесь внизу. — Смотри, что мне этот господин пишет, — сказал К. и сунул ему письмо к глазам. — Господина неправильно информировали. Я же не делаю никакой измерительной работы, а чего стоят помощники, ты сам видишь. Правда, работу, которую я не делаю, я не могу и приостановить, я не могу даже вызвать недовольство этого господина — как я мог заслужить его одобрение? И я не могу не беспокоиться.

— Я это передам, — сказал Барнабас, все это время смотревший мимо письма, которое он, впрочем, все равно не смог бы прочитать, потому что оно было перед самым его лицом.

— Ах, — вздохнул К., — ты обещаешь мне, что передашь, но разве я могу действительно тебе верить? Мне так нужен посыльный, которому можно доверять, теперь — больше, чем когда-либо.

К. кусал от нетерпения губы.

— Господин, — сказал Барнабас, так кротко склоняя голову, что К. чуть было снова не поддался соблазну поверить ему, — я это, конечно, передам, — и то, что ты мне в прошлый раз поручил, я тоже, конечно, передам.

— Как? — воскликнул К. — Ты разве еще не передал? Ты разве не был на другой день в Замке?

— Нет, — ответил Барнабас. — Мой добрый отец уже стар, ты ведь его видел, и как раз тогда было много работы, я должен был ему помочь, но теперь я как-нибудь на днях снова схожу в Замок.

— Но чем же ты занимаешься, непостижимый ты человек! — воскликнул К., ударив себя по лбу. — Разве дела Кламма не важнее всех остальных? У тебя высокие обязанности посыльного — и ты относишься к ним так постыдно? Кому дело до работы твоего отца? Кламм ждет известий, а ты вместо того, чтобы мчаться сломя голову, принимаешься навоз возить из хлева?

— Мой отец — сапожник, — сказал Барнабас невозмутимо, — у него были заказы от Брунсвика, а я ведь у отца подмастерье.

— Сапожник — заказы — Брунсвик, — ожесточенно выкрикивал К., будто делая каждое из этих слов навсегда непригодным к употреблению. — И кому вообще нужны здесь сапоги на этих вечно пустых дорогах? И какое мне дело до всей этой сапожни, я доверил тебе сообщение не для того, чтобы ты на своей сапожной скамье все перезабыл и перепутал, а для того, чтобы ты его сразу же передал господину.

Тут К. немного поуспокоился, так как ему пришло в голову, что ведь Кламм, по-видимому, все это время был не в Замке, а в господском трактире, но Барнабас снова разозлил его, начав пересказывать К. наизусть его первое сообщение в доказательство того, что он хорошо его запомнил.

— Довольно, я не хочу ничего знать, — оборвал его К.

— Не сердись на меня, господин, — попросил Барнабас и, будто неосознанно желая наказать К., отвел от него свой взгляд и опустил глаза, хотя, скорее всего, это было смущение, вызванное криком К.

— Я не сержусь на тебя, — сказал К., и его раздражение обратилось теперь на него самого. — На тебя — нет, но для меня это очень худо, что для важных дел у меня есть только один такой посыльный.