Франц Кафка - Замок

— Конечно, гарантии, естественно, — сказал К., — гарантии, которые, видимо, лучше всего будет дать в присутствии нотариуса, но, уж наверное, вмешаются и другие графские инстанции. Впрочем, у меня тоже есть кое-что, что я обязательно должен сделать еще до свадьбы. Я должен поговорить с Кламмом.

— Это невозможно, — сказала Фрида, приподнялась немного и прижалась к К., — что за мысль!

— Это необходимо, — заявил К. — Если мне самому невозможно этого добиться, тогда это должна устроить ты.

— Я не могу, К., я не могу, — сказала Фрида, — никогда Кламм не будет говорить с тобой. Как ты только мог подумать, что Кламм будет с тобой говорить!

— А с тобой бы он стал говорить? — спросил К.

— Тоже нет, — сказала Фрида, — ни с тобой, ни со мной — это заведомо невозможно. — Она повернулась к хозяйке и развела руками: — Вы только подумайте, госпожа хозяйка, чего он требует.

— Своеобразный вы человек, господин землемер, — проговорила хозяйка; ужасно было то, как прямо она теперь сидела, расставив ноги с выпиравшими под тонкой юбкой могучими коленями. — Вы требуете невозможного.

— Почему это невозможно? — спросил К.

— Это я вам объясню, — сказала хозяйка таким тоном, словно ее объяснение было не столько последней любезностью, сколько уже первым наказанием, которое она ему определяла, — это я вам охотно объясню. Я, правда, не принадлежу к Замку, я всего лишь женщина, и всего лишь хозяйка — здесь, в трактире последнего разряда (он не последнего разряда, но недалеко от этого), так что, может быть, вы моим объяснениям не придадите большого значения, но я всю жизнь держала глаза раскрытыми, и сталкивалась со многими людьми, и всю тяжесть хозяйства несла одна, потому что мой муж, хотя он и хороший мальчик, но — не хозяин, и что такое ответственность — ему никогда не понять. Вы вот, например, обязаны только его небрежности (я тогда к вечеру уже устала так, что с ног валилась) тем, что находитесь здесь, в деревне, что сидите здесь, на кровати, в тепле и покое.

— Как? — спросил, очнувшись от некоторой задумчивости, К., разбуженный скорей любопытством, чем раздражением.

— Только его небрежности обязаны вы этим! — крикнула еще раз хозяйка, наставив на К. указательный палец.

Фрида пыталась ее успокоить.

— Что тебе надо? — сказала хозяйка, круто поворачиваясь всем телом. — Господин землемер меня спросил, я должна ему ответить. Как же иначе он поймет то, что для нас само собой понятно, — что господин Кламм никогда не станет говорить с ним — что я говорю «не станет», никогда не сможет говорить с ним. Послушайте, господин землемер! Господин Кламм — это господин из Замка, одно это само по себе, даже независимо от его положения, уже означает очень высокий ранг. Ну а что такое вы, чьего согласия на брак мы так униженно домогались! Вы — не из Замка, вы — не из деревни, вы — ничто. К сожалению, вы все-таки нечто: чужак, который вечно путается у всех под ногами, от которого постоянно неприятности, из-за которого нужно выселять служанок, намерения которого неизвестны, чужак, который совратил нашу маленькую любимицу Фриду и которому приходится, к сожалению, отдавать ее в жены. В сущности, за все это я вас и не упрекаю. Вы такой, какой вы есть, а я за свою жизнь слишком много всякого повидала, чтобы не суметь выдержать еще и это. Но вы хоть представляете себе, чего вы на самом деле требуете? Чтобы такой человек, как Кламм, говорил с вами! Мне больно было слышать, что Фрида позволила вам в глазок-то заглянуть; уже когда она это делала, она была совращена вами. Да скажите, как вы вообще выдержали вид Кламма? Можете не отвечать, я знаю, вы очень хорошо его выдержали. Вы ведь даже не способны по-настоящему увидеть Кламма — это не мое преувеличение, потому что я и сама на это не способна. Чтобы Кламм разговаривал с вами, когда он не разговаривает даже с людьми из деревни: еще никогда не случалось, чтобы он сам разговаривал с кем-нибудь из деревни. Это же было истинно великим отличием для Фриды, — отличием, которым я буду гордиться до конца моих дней, — что он регулярно произносил по крайней мере имя Фриды, и что она могла обращаться к нему когда хотела, и разрешение на глазок получила, но разговаривать — он и с ней не разговаривал. А что он иногда звал Фриду, так это совсем не обязательно должно иметь то значение, которое хотелось бы этому приписать; он называл просто имя «Фрида» — кто знает его намерения? Что Фрида, естественно, немедленно приходила — это было ее дело, а что она без возражений допускалась к нему — это была доброта Кламма, но что он ее именно звал, утверждать нельзя. Правда, теперь и то, что было, ушло навсегда. Может быть, Кламм еще будет называть имя «Фрида», это возможно, но допущена к нему она, девушка, которая путалась с вами, уже наверняка не будет. И только одного, только одного не может понять бедная моя голова: чтобы девушка, про которую говорят, что она — возлюбленная Кламма (я, впрочем, считаю, что это очень преувеличенное обозначение), разрешила вам хотя бы только дотронуться до себя.