Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

— Ну, как? Все еще роете? — ухмыляясь, спросил Жак. — Стало быть, она вам не больно помогает, тетка Дюклу?

Мизар пристально посмотрел на него, потом сказал:

— Уж вы-то, верно, знаете, где деньги. Вот и сказали бы мне…

Машинист вспылил:

— Ничего я не знаю, тетушка Фази мне их не давала! Вы еще, чего доброго, вздумаете меня в краже обвинить?

— Денег-то она вам, конечно, не давала, это уж как пить дать… Но ведь я просто места себе не нахожу. Коли знаете, где они, сделайте милость, скажите.

— Оставьте меня в покое! Не то вот возьму да и расскажу кому следует… Поройтесь в ящике с солью, может, там что найдете.

Мизар побледнел как смерть, но продолжал пристально смотреть на Жака загоревшимися глазами. Казалось, на него нашло озарение.

— Как, как? В ящике с солью? Верно! Ведь там, внизу, тайничок, я и запамятовал.

Путевой сторож торопливо расплатился за вино и опрометью кинулся на станцию: он надеялся еще поспеть на поезд, уходивший в семь десять вечера. Он спешил туда, в свой низенький приземистый домик, — искать, вечно искать…

Поздно вечером, когда парочка пообедав, сидела в ожидании ночного поезда, Филомена предложила Жаку пройтись, и они темными улочками направились за город. Стояла душная июльская ночь — теплая и безлунная; Филомена, почти повиснув на шее Жака, томно вздыхала. Дважды ей почудилось, будто за ними идут, она всякий раз оборачивалась, но ничего не могла разглядеть в густом мраке. Жак томился, в предгрозовой атмосфере ему нечем было дышать. Все последнее время он испытывал душевное равновесие и превосходно себя чувствовал, но в тот вечер, за столом, внезапно испытал дурноту, и такое ощущение повторялось, едва только Филомена прикасалась к нему своими жадными руками. Должно быть, все это — результат усталости и нервного возбуждения, вызванного духотой… Но сейчас, когда Филомена тесно прижималась к нему, в нем все сильнее вспыхивало желание, окрашенное тревогой и глухим ужасом. Нет, нет, он ведь излечился, это проверено, он уже обладал Филоменой, и все обошлось — он не ощутил роковой дрожи! Жак пришел в такое волнение, что хотел из страха перед приступом высвободиться из объятий Филомены, но мысль о том, что кругом царит непроглядный мрак, успокоила его; ведь никогда, даже в худшие периоды болезни, ему не хотелось нанести удар, пока он не видел женского тела. Они шли теперь безлюдной тропкой мимо пригорка, поросшего густой зеленой травою; внезапно Филомена упала на спину и притянула Жака к себе; а он пришел в бешеное исступление и в приступе ярости принялся шарить по земле, ища какое-нибудь оружие, камень, чтобы размозжить ей голову. Потом рывком вскочил на ноги и, вне себя от ужаса, пустился бежать, а в это мгновение его ушей достиг грубый голос мужчины, изрыгавшего проклятья, и отчетливый звук пощечин.

— Ах, шлюха, наконец-то я тебя подстерег, все увидел своими глазами!

— Ты лжешь, отпусти меня!

— Ах, я лгу?! Дружок-то твой улепетнул! Ничего, мне хорошо известно, кто он, я с ним разделаюсь!.. Ну шлюха, посмей еще сказать, что я лгу!

Жак мчался под покровом ночи, но убегал он не от Пеке, которого узнал по голосу, нет, обезумев от горя, он бежал от самого себя.

Господи! Выходит, одного убийства ему оказалось мало? Выходит, он не насытился кровью Северины, как думал еще утром? Выходит, все начинается сызнова! Ему нужна еще одна жертва, а потом понадобится вторая, и так без конца! Упившись кровью, он на несколько недель впадет в оцепенение, а затем в нем с новой силой загорится чудовищное желание, и утолит его только женская плоть и кровь! Теперь стало еще хуже: отныне ему даже не обязательно видеть эту соблазнительную плоть, достаточно только ощутить в своих объятиях теплое женское тело, и в нем пробудится преступное вожделение и превратит его в свирепого самца, вспарывающего брюхо самки. Жизнь для него кончилась, отныне его удел — безграничное отчаяние, мрачная безысходная ночь, как та, что окружает его сейчас.

Прошло несколько дней, Жак работал, как обычно, но сторонился товарищей: к нему снова вернулись былая нелюдимость и замкнутость. После нескольких бурных заседаний палаты депутатов была объявлена война; на границе уже произошли первые столкновения, по слухам, удачные для французов. Вот уже целую неделю все пути были забиты воинскими эшелонами, железнодорожные служащие буквально валились с ног. Регулярное сообщение было нарушено, так как эшелоны эти шли вне расписания и задерживали другие поезда; лучших машинистов мобилизовали, чтобы ускорить переброску войск. Вот почему однажды вечером Жаку пришлось вести из Гавра не курьерский поезд, а большой воинский состав из восемнадцати вагонов, до отказа набитых солдатами.