Марк Твен - Том Соуер за границей

Послѣ полудня, мы приготовили все для спуска нашего, были очень довольны, гордились тоже не мало и все смотрѣли въ подзорныя трубки, какъ Колумбъ, открывавшій Америку… Но мы не видѣли ничего, кромѣ океана. Прошелъ вечеръ и солнце закатилось, а земли все еще нѣтъ, какъ нѣтъ! Мы рѣшительно не понимали, что это могло значить, но не теряли надежды на успѣхъ и все держали къ востоку, только поднялись выше, чтобы не задѣть какъ-нибудь за колокольни или горы въ темнотѣ.

Мнѣ надо было стоять на вахтѣ до полуночи; затѣмъ была очередь Джима, но Томъ находился тутъ же, потому что, какъ онъ говорилъ, капитаны на судахъ поступаютъ всегда такъ подходя къ берегу; тутъ уже имъ не до правильной смѣны.

Лишь только забрезжило, Джимъ вскрикнулъ; мы вскочили, выглянули: подъ нами была земля, въ этомъ не было сомнѣнія! Земля кругомъ, насколько могъ видѣть глазъ, и совсѣмъ ровная, и желтая. Мы и не знали, сколько времени мы надъ нею летели. Тутъ не было ни деревьевъ, ни холмовъ, ни скалъ, ни городовъ, и Томъ съ Джимомъ принимали ее за море. Именно за море при мертвомъ штилѣ, но во всякомъ случаѣ, если бы даже оно было дѣйствительно море и при томъ бурное, то и тогда оно казалось бы совершенно гладкимъ съ той высоты, на которой мы находились, и среди ночной темноты.

Мы всѣ были въ крайнемъ волненіи, схватились за подзорныя трубки и принялись розыскивать Лондонъ; — но не было видно и порошинки отъ него, или хотя отъ какого-нибудь населеннаго мѣста. Не было тоже нигдѣ никакого признака рѣки или озера. Томъ былъ сбитъ съ толку совсѣмъ. Онъ говормлъ, что онъ представлялъ себѣ Англію совершенно иначе; думалъ, что она походитъ на Америку; такое у него сложилось понятіе. А теперь, прежде всего, надо было позавтракать, а потомъ спуститься и разспросить о ближайшей дорогѣ къ Лондону, Мы поѣли наскоро, потому что очень уже намъ не терпѣлось. По мѣрѣ того, какъ мы опускались, въ воздухѣ становилось теплѣе и мы скоро сбросили съ себя мѣха, но тепло все усиливалось и показалось намъ даже излишнимъ: мы стали обливаться потомъ, а когда еще болѣе приблизились къ землѣ, то насъ точно уже горчишниками облѣпило.

Мы остановились футахъ въ тридцати отъ земли, — то есть, если можно назвать землею песокъ: тутъ не было рѣшительно ничего, кромѣ чистѣйшаго песка. Мы съ Томомъ спустились по лѣстницѣ и побѣгали, чтобы размять себѣ ноги, что было очень пріятно, — то есть, собственно, самое разминаніе, но песокъ жегъ намъ ноги, точно горячіе уголья. Скоро мы увидали, что кто-то показался вдали, и бросились къ нему навстрѣчу, но услышали въ то же время крикъ Джима, взглянули на него, а онъ такъ и пляшетъ, дѣлаетъ знаки, оретъ. Мы не могли разобрать его словъ, но все же перепугались и побѣжали назадъ къ шару. Когда мы были уже недалеко отъ него, то разобрали, что Джинъ кричитъ, и у меня ноги такъ и подкосились:

— Скорѣе! Скорѣе! Спасайтесь! Тамъ левъ… я вижу его въ трубу!.. Бѣгите, ребята! Прошу васъ, улепетывайте какъ только можете!.. Онъ убѣжалъ изъ звѣринца и не видно никого, кто бы гнался за нимъ!

Томъ такъ и мчался, но у меня ноги отнимались; я едва переводилъ духъ, какъ это бываетъ во снѣ, когда за вами гонится привидѣніе. Онъ поднялся по лѣсенкѣ на нѣсколько ступеней, обождалъ меня, а какъ только и я вскочилъ на нее, онъ крикнулъ Джиму подниматься вверхъ. Но Джимъ потерялся совсѣмъ и отвѣтилъ, что позабылъ, какъ это дѣлается. Тогда Томъ сталъ лѣзть вверхъ по лѣсенкѣ, приказывая и мнѣ слѣдовать за нимъ, но левъ уже приближался, страшно рыча при каждомъ прыжкѣ, а мои ноги такъ дрожали отъ этого, что я боялся вынуть одну изъ нихъ изъ петли, чувствуя, что никакъ не удержусь на другой.

Но Томъ былъ уже въ лодкѣ и приподнялъ ее немного, а потомъ снова остановилъ, когда оконечность лѣстницы пришлась на десять или двѣнадцать футовъ отъ земли. А левъ метался подо мною, рыча и подпрыгивая къ лѣсенкѣ, такъ что не доставалъ до нея развѣ только на четверть дюйма, какъ мнѣ казалось. Было восхитительно находиться внѣ поля его дѣйствій… даже очень восхитительно… и я чувствовалъ большую отраду и благословлялъ свое положеніе съ одной стороны; но, съ другой, — я сознавалъ себя самымъ жалкимъ, злополучнѣйшимъ существомъ, вися тутъ безпомощно, не имѣя силы взобраться. Такая смѣсь ощущеній встрѣчается очень рѣдко у одного и того же лица… и рекомендовать ее тоже не годится.

Томъ спрашивалъ меня, какія мѣры лучше принять, но я самъ того не зналъ. Тогда онъ спросилъ, въ состояніи-ли буду я продержаться, если онъ двинется далѣе, до безопаснаго мѣста, обогнавъ льва. Я отвѣтилъ, что продержусь, если онъ не поднимется выше, чѣмъ находится теперь; на большей высотѣ, голова у меня закружится и я свалюсь. Онъ сказалъ на это: «Такъ держись же крѣпче!» и мы двинулись.