Божена Немцова: Карла

Дела у Барты хватало. В ложках, мешалках, прялках потребность была всегда, а Барта умел вырезывать их очень искусно. Любители поглазеть, как он работает, находились всегда. Кто бы ни шел мимо, обязательно здоровался с ним, и даже тот, кому не нужен был кулечек табаку, считал долгом спросить: «Что делаешь, Барта?» Женщины приходили к нему с детьми просто так, не собираясь ничего заказывать. С Бартой можно было обо всем поговорить, он даже умел варить кофе, о котором деревенские, кроме Маркиты, знали только понаслышке. Да и дети его любили за то, что он и мухи не обидит и не сердится на самых отчаянных сорванцов, которые просто из озорства частенько дразнили его: «Это самое, пан Барта, дай кулечек табака!»

Больше же всех он любил Маркиту и крестницу свою Карлу. Маркита понимала его лучше других, с нею он мог говорить о приятелях-сослуживцах, которых она знала, о Драгоне, вспоминать прошлое. Он сажал Карлу к себе на колени, рассказывал ей сказки и каждое воскресенье, возвращаясь из костела, приносил ей яблоко или баранки. Одно только ему не нравилось: как он ни просил, Маркита ни на час не оставляла ему Карлу.

— Вот что, кума... это самое... глупая у тебя привычка заставлять девчонку все время за твой подол держаться, — ворчал он всякий раз, когда Маркита ее уводила.

— Ведь ты же знаешь, кум, как я к ней привыкла. С самой колыбели она от меня никуда, мне скучно без нее, а ей без меня. Девочке нужна мать, — отвечала на это Маркита.

— Ну и глупо, что она девочка.

— Да что ты, кум, неужто тебе хочется, чтобы у меня был мальчик? То-то была бы мне радость превеликая! Я бы парня в лучшем виде вырастила, а у меня бы его потом забрали в солдаты, и он бы там умер.

— Так ведь не все умирают... это самое... я вот не умер.

— Это же ты, тебе все нипочем, да ведь не все такие, как ты!

— Ты что, кума... это самое... имеешь в виду? — рассердился Барта и накрутил ус на палец.

— Что имею в виду? Ничего. Если бы покойный Драгонь был таким, как ты, сидел бы и он сейчас тут с нами, — ответила на это Маркита. Она частенько дразнила Барту, но сердить его не хотела.

— Вот и я про то же, — сразу подобрел Барта. — Будь у тебя мальчик, я научил бы его делать артикул [5] Артикул — ружейные приемы. , он бы его знал... это самое... как «Отче наш».

— Отвяжись-ка ты со своим артикулом, я о нем и слышать-то не хочу! Слава богу, что у меня девочка! — Так обычно заканчивались их споры по этому поводу.

Как только наступал вечер, Барта отправлялся в дом старосты, а в воскресенье приходил туда сразу же пополудни. Односельчане собирались, чтобы потолковать о том о сем, летом устраивались во дворе под деревьями, зимой проводили время в доме. А когда темнело, всей компанией шли в трактир попить пива, сыграть в кости.

Больше всего Барта любил рассказывать, как было в армии и об артикуле. Один старый крестьянин всегда возражал ему, приводя каждое воскресенье один и тот же довод:

— Артикул нам ни к чему. Когда с французами война началась, забрали нас спешно, кого где нашли. Ружья нам дали, а мундиры нет. Стали артикулу учить. Пан офицер, что учил нас, был немец. Не понимали мы его, он потому нас ничему не научил. Очень с нами мучался да все жаловался, мол, у этих, которые в красных шапках, головы дубовые, потому он выучить их ничему не может. Ну, дошло до дела. Парни наши похватали ружья за стволы и стали молотить врагов, да как молотили! Эх, видели бы вы, люди добрые, эту заваруху! Где только красная шапка появлялась, французы —ноги в руки и драпать! Наш дорогой офицер поглядел на нас и сказал: «Я и не знал, что вы так умеете драться». А мы ему в ответ: «Это, пан офицер, по-нашенски!»

Хотя односельчане этот рассказ уже сто раз слышали, он им все равно нравился и всякий раз они гордились земляками и одобрительно кивали рассказчику. Тем не менее Барта оставался при своем мнении и защищал обучение артикулу.

Когда же он оказывался в женском окружении, его донимали сватовством, предлагали разных невест, на что он отвечал: «Зачем ходить мне к Барборе, коль есть все на своем дворе?»

Милота же попал в самую точку, когда однажды завел разговор о Марките.

— На ней бы я женился... она знает, что я ее люблю, и женщина она хорошая. А девчонку... это самое... я люблю чертовски, — сказал Барта и стал так усердно гладить усы, что цеплял пальцем подбородок.

— Ну что ж, тогда я замолвлю за тебя слово, надо думать, она не откажется, парень ты стоящий да и обеспеченный.

— И я думаю, что стоящий, — сказал Барта, гордо выпячивая грудь. Милота пообещал прийти к нему на следующий день с ответом. Наутро Барта проснулся раньше обычного, убирая комнату, он то и дело останавливался, в задумчивости поглаживал усы пыльной рукой, а темно-серые глаза его светились радостью. Кто знает, какие мысли проносились у него в голове? В тот день он даже забыл взглянуть на кафтан турка и вместо того, чтобы вырезать сердечко на прялке, вырезал его на ложке.